Андрей Цицинов

Мы - менеджеры

Блин, что ж я так напился-то… Тошнота скручивает набитый различными закусками и спиртным желудок, голова чугунная, а осязаемо окружающий мир немного штормит, что чувствуется даже с закрытыми глазами. На фига же я так нарезался? Все из-за нее, из-за тоски проклятой! Измучила она меня до полусмерти, сдавила душу тисками своей стальной хватки и не отпускает ни на секунду. Не вздохнуть, не воздух испортить! Говорил же мне мой умный, горячо любимый дядька, вталдыкивал, мол, живи одним днем, холи лишь себя, свой здоровый эгоизм. Если что-то не дается сразу – «забей», ведь ты талантлив во всем! Мудр он, дядька-то, да я вот не могу так. И никогда не мог. И что ж теперь делать? Тоска… Так и хочется вскинуть морду к Луне, и по-волчьи так «у-уууууууууу!» затянуть во всю глотку. Жаль, только не поможет, не выплакать тоску, не извыть из себя. Блин, где же ты, Счастье?

- Где же ты, Счастье?! – уж в голос, пьяно чуть ли не кричу я, с трудом оторвав свою невероятно тяжелую голову от собственного предплечья, лежащего посреди шикарных блюд и бутылок на столе. Затекшая шея справляется с задачей, и я пытаюсь навести фокус, чтоб увидеть, кто здесь.

- О-ооооо, Мишаня, проснулся! – слышны радостные девичьи голоса и хмельные смешки. – Мишань, ты в ванную сходи, умойся! Глядишь, и полегчает. – Сыплются заботливые советы со всех сторон.

Я молча киваю, и встаю, чуть не падая поверх застольного великолепия. – Миш, тебе помочь? – По-доброму услужливо подскакивает ко мне Наташка, сидевшая с краю стола.

- Неее, Натах, я сам, - говорю я заплетающимся языком, пьяно улыбаясь ей и всем присутствующим. Она с тревогой смотрит мне в глаза, и, пожав плечами, садится на свое место. Перед нею и еще ее тремя соседками по посиделке на столе уже разложена часть расчерканных в пух и прах распечатанных в цвете полос оригинал-макета. – Блиин, у Маринки тендерный проект «горит», обещал же тоже глянуть! - вспыхивает искоркой в моем затуманенном алкоголем мозгу совестливая мысль, пока я, практически цепляясь за стены, крадусь в сторону санузла…

…Все мы, собравшиеся здесь, – менеджеры. Но не в том испохабленном российской действительностью смысле, а в настоящем, западном. Управленцы, если можно сказать по-русски так. Кто-то среднего звена, кто-то топ. Хотя здесь чинопочитание напрочь отсутствует, уж слишком давно мы друг друга знаем. Компания наша начиналась с простых посиделок однокурсников, отмечающих сдачу очередного экзамена, а после житейским образом преобразовалась. Многие однокурсники как-то сами по себе отходили от нее, другие – приводили своих родных и друзей. И вот получился такой странный симбиоз: как на Ноевом ковчеге «каждой твари – по паре». Есть среди нас и юристы, и бухгалтера, и рекламисты, хотя основной костяк так и остался издательским. Все мы работаем в разных конторах, многие из которых конкурируют между собой. Наши работодатели посжирали бы нас живьем, узнав о том, как свободно и легко мы «полоскаем исподние» новости и проекты своих фирм, как помогаем друг дружке в поиске свежих решений или тех или иных изменений. Но на работе мы молчим как партизаны об истинных причинах озарений неожиданной возникающих то там, то здесь. И, конечно, если у кого «упадет фарт» удачно пристроить «своего человека», то, в первую очередь, клич кидается по своим. Может это и «протежерство», но в нынешних условиях российского звериного капитализма, пусть нас осудит тот, кто сам достиг высот, без чьей-либо помощи. Пусть скажет свое «фи», за то, что мы сами себе «лохматая рука» в своих устремлениях к самому верху. Что, нет таких? То-то.

Собираемся мы нечасто – раз, два в год – в Наташкиной трехкомнатной квартире. И не к какой-либо дате. Просто временами, одурев от бизнес-планов, задротов-начальников, лентяев-подчиненных, даже от личных неурядиц, наконец, хочется оказаться среди тех, кто тебе действительно будет рад, кто понимает все твои трудности и проблемы с полуслова-полувзгляда. Пусть даже и не высказанные. Здесь тебя поймут и не осудят, и это греет, так как каждый может оставаться таким, какой он есть на самом деле. Наташка, добрая душа, как же терпит нас временами? Загадка. Привыкла к нам, наверное, за столько лет. Хотя и давным-давно рассталась с Вадиком, приведшим ее к нам. Где теперь Вадик? А фиг его знает. Зато Натка – здесь.

Есть в нашей компании и еще одна особенность: основной состав ее – девушки. Ага, не вру: один я одинешенек мужеского полу среди них. Девчонок это не смущает, ну а меня и подавно: приятно все ж таки, когда о тебе по-сестрински заботится столько молодых женщин. Другие ребята как-то не поприживались: вспыхивал какой-либо скоротечный роман в нашем кругу, а после ссоры очередной юноша «томный со взором горящим» больше не решался возвращаться, вероятно боясь мести или новых ссор. Мне удалось проскочить мимо «любовных рифов», потому заслуженный нейтралитет и приносит теперь дивиденды трогательной заботы…

… Я возвращаюсь из ванной. Мне действительно стало легче: холодная вода приводит в чувство и не настолько пьяных, насколько был я. Даже тоска на миг чуток отпустила, забившись в укромный уголок моего мозга. – Ну, как ты, Мишань? – спрашивает меня Ритка, красивая медно-рыжая чертовка с кошачьими, лазурево-зелеными глазами. Я молча улыбаюсь, подхожу к столу, беру уже порасчерченные листы оригинал-макета и снова плюхаюсь на свое место за столом, рядом Оксанкой. Она практически не обращает сейчас на меня внимания, без прикрас рассказывая Ольке с Ленкой, сидящим далее, о своей жизни и работе в Штатах и Вене, механично наматывая на палец длинную белокурую прядь. Так проходит еще около часа: в обсуждении оригинал-макета проекта и затрат одной стороной стола, рассказах о жизни за рубежом другой, и где-то посередине – что-то по новым бухгалтерским комбинациям и юридическим «отмазкам» в каких-то там случаях с ФНС.

Окончив насущные проблемы, все начинают возмущаться, подначивая друг дружку, что, мол, сидим тут все в проблемах. Из динамиков «Sony» чуть громче льется голос Whitney Houston. По рюмкам, бокалам снова бурно начинает струиться алкоголь всех видов – от белого сухого вина, до виски, абсента, текилы и водки. Оксанка заботливо все время доливает в мою пузатую рюмку какой-то дорогой коньяк, купленный ею специально для меня в duty free во время перелета из Австрии. Она, скорее всего, наивно предполагает, что мой сегодняшний сплин связан с нашей новой встречей, и что даже, по истечении трех лет я не простил кражи моей идеи, давшей ей столь головокружительный карьерный взлет в западном мире. Однако мне все равно: я давно уж, выбросил из головы «тот мусор лет». Правда Оксанка этого не знает. «– Ниче, пусть помучается, » - равнодушно думаю я, и снова пью коньяк «за встречу», жую всяческие мясные вкусности, приготовленные Риткой, и невероятный рыбно-крабовый салат, какой на всем свете, наверное, умеет делать только одна Ленка. И молчу.

Повторное застолье действует на меня, в отличие от девчонок, слабее. Они быстро пьянеют, голоса становятся громче, каждой становится лишь дело до себя и до тех смешных случаев, что бывали ранее. Их трескотня утомляет. Оксанка, закосев, осторожно положила свою голову мне на плечо, продолжая что-то вещать практически мне на ухо. Я выпиваю залпом полную пузатую рюмку коньяку, хмель великодушно бьет обухом по темечку. Проникновенно звучит «I will always love you» и тоска опять начинает срубать меня. Снова хочется выть.

- Где же ты, Счастье?! – снова практически ору я. Девчонки пьяно хихикают. – Ну, Мишаня, ну, бедолага, - звучит вперемежку с пьяными смешками в полумраке освещения со всех сторон.

- Ты хочешь, Мишка, Счастья? – вдруг достаточно громко говорит с улыбкой Ритка, немного наклонясь в мою сторону. В ее потемневших от полумрака и алкоголя глазах прыгают практически живые чертики.

- Да! – хрипло выдыхаю я.

Ритка загадочно улыбается. - Что ж, подожди терпеливо минут пяток… - говорит она вкрадчиво и выходит с Наташкой из комнаты в коридор.

- Наверное, за тортом пошли! – высказывает кто-то из девчонок предположение. Мы все давно знаем, какие вкусные торты печет Наташка. За столом практически сразу после оброненной фразы теряют интерес к происходящему и продолжают свои беседы под музыку. Кроме меня. Особенно сейчас, мне почему-то хочется верить в нечто вроде рождественской сказки, что девчонки вернутся, пошепчут какую-нибудь «абракадабру», и наступит оно, счастье.

Время пролетело быстро: вошла с загадочным видом Наташка, и поставила новый диск в «Sony». На нее практически никто, кроме меня не обратил внимания. Она взяла пульт от магнитофона, подошла к выключателю и с помощью реле убавила свет до минимума.
- Свет! – закричали девчонки. И тут Натка объявила в полный голос: - Внимание! МИШКИНО СЧАСТЬЕ!

Мое сердце забилось сильнее. Перехватило дыхание. Полились звуки одного из альбомов «Enigma». Натаха, чуток добавила света и практически из полной тьмы передо мной выросла точеная фигурка Ритки в экстравагантном одеянии. Копна густых рыжих жестких вьющихся волос в тусклом освещении сияла диадемой красного золота. Ритка сделала изящный пируэт, и стала, нет, не работать, не демонстрировать (уж как-то бездушны эти слова!), стала жить стриптизом под звучащую музыку.

Кто-то из критиков однажды сказал, что стриптиз без шеста превращается в гимнастический выход. Не верьте ему! Хотя, может, он просто бывал во второсортном заведении. Ритка же всегда была топ. Сначала, когда перебралась в Москву из-за тяжелой болезни недавно умершей матери, она была топ-моделью, подрабатывавшей стриптизом в одном дорогом известном столичном заведении. А теперь - топ-менеджер «дочки» одной крупной западной компании. Девицы поначалу «мыли ей кости», хмурили носики, когда она стала посещать наши посиделки, а мне было все равно. Я в отличие от большинства из них, тоже из «лимиты», и знаю, каково оно, быть «пасынком Москвы». К тому же Ритка всегда была остроумной, тактичной, веселой и девицы постепенно «оттаяли». А после, вообще перестали даже мыслить нашу компанию без нее.

И вот сейчас они тоже все замерли в восторге. Ритка буквально жила танцем, и было в нем столько страсти, столько утонченной нежности, великолепия, эстетики и кокетства, что ее чары действовали не только на меня, но и на них. – Во, дает! – возбужденно дышит мне на ухо текилой Оксанка, пытаясь незаметно для остальных погладить ширинку на моих брюках. Я небрежно убираю руку, и блокирую от дальнейших поползновений в ту же область. Чтоб сбить очарование, закуриваю. Но Ритка не дает мне «сорваться с крючка»: она приближается, все ее движения посвящены лишь мне. Извиваясь, она прикасается к моему лицу, берет из моих губ сигарету, не останавливая танца, делает затяжку, и кладет ее в пепельницу. Стакан с вином перемещается в ладошку, Ритка набирает в рот вина, и пытается поить меня им, используя как желоб свой язычок. Неожиданно она откидывается, на секунду замирает, и в этот момент смолкает музыкальная композиция.

Как шквал звучат восторженные возгласы и рукоплескания все нашей компании. Ритка берет меня за руку, заглядывает в глаза. Ее расширенные зрачки завораживают. – Пойдем… - чуть хрипловато, облизнув губы, говорит она, и выводит из сумрака комнаты в темный коридор. За спиной слышно, как по-доброму вежливо аккуратно отсекла Наташка Оксанку, пытавшуюся устремиться следом, а также продолжившиеся беседы других девчонок.

Ритка заводит меня в маленькую комнату, практически все пространство которой занимает застеленная кровать. Щелкает дверным замком, отрубая пути к отступлению. Разворачивается, прижимается ко мне своим разгоряченным красивым обнаженным телом. – Мишенька! – громко шепчет она, привстав на цыпочки страстно быстро целуя меня в щеки, губы, шею. – Любимый мой, Миша!

Ее ручки, как два проворных зверька, снуют по моему телу, развязывая галстук, расстегивая пуговицы на жилете и рубашке. – Как же я люблю тебя, Миша! – не останавливаясь и не давая опомниться, шепчет Ритка, снова и снова покрывая поцелуями каждый оголившийся сантиметр моего тела. – Как же люблю!

Очумелый, я стою как истукан. Ей удается уронить меня на кровать. – Мишка, подари мне счастье, любимый! – судорожно шепчет она, продолжая целовать и гладить меня, видя полное отсутствие ответной реакции с моей стороны. – Мальчишку! Такого же красивого, сильного, умного и доброго, как ты!

Я молча сажусь на кровати. – Миша, Нет! – без слов поняв меня, чуть не кричит в отчаянии Ритка, обнимая меня за шею. – Мне уж тридцать два, а вокруг одни чванливые козлы, или смазливые трутни-эгоисты … Скоро мне будет трудно родить, - тараторит она сбивчиво, - я люблю тебя! Столько лет, дубина стоеросовая! Я не буду тебе в тягость: ты вообще не услышишь, если хочешь, о нас. У ребенка будет все, что можно пожелать….

- Это не счастье! – Медленно говорю я. – Это – блеф, Ритка! Обманка! Ошибка…

Я встаю, подхватив галстук, и весь нараспашку иду к двери. Ритка даже не сделала больше попытки удержать меня. Она осталась сидеть на кровати, обхватив в кольцо рук свои красивые ножки, и, уткнувшись лицом в колени, рыдала. – Дурак! Господи, какой же ты дурак! – шептала она в никуда.

Я вышел в прихожую. Кто-то заботливо закрыл дверь в комнату, где проходило застолье, потому меня никто не слышал. Идти к столу не хотелось. Я быстро натянул ботинки, схватил с вешалки пиджак, аккуратно открыл замок и вышел вон из квартиры.

На улице в полтретьего утра было пустынно тихо. Меня стало плющить: было внутреннее ощущение того, будто кто-то, вместо истинной сути подсунул мне муляж. Я поднял глаза к иссиня-черному небу с желтым люком Луны, и заорал: - Боже! Ну есть ли оно, вообще, СЧАСТЬЕ-ТО?

Но возглас просто растворился в предутренней тиши города...