«Вчера мы пили с осенью на брудершафт»
Вчера
мы пили с осенью на брудершафт.
Нам было с ней, о чем поговорить.
На шее, завязав потуже шарф,
Я попросила мне еще вина налить.
Мы
чокнулись, бокалами звеня,
И потянулся долгий разговор.
О терпкости вина, о запахе дождя.
О том, что полон мир ненужных бед и ссор…
Мы
говорили с ней о золоте листвы,
О том, что одиночество вдвоем возможно,
Потом мы перешли на «ты»,
И я щекой коснулась осторожно
Ее
щеки, такой прохладной, гладкой.
Она не отняла своей руки, лишь вздрогнула
От нежности нежданной.
Потом
я признавалась ей в любви,
Захлебываясь нежностью и хмелем.
Она на память мне оставила стихи.
И унеслась в туман, блистая опереньем.
А
я пошла к себе домой, завороженная ее красою.
Жалея, что не крикнула - «постой!»
Той рыжей бестии с распущенной косою…
«Рождественское»
Спокойна
ночь. Шестое января.
А завтра - Рождество. Христос родился!
Клиновый лист- привет прощальный октября
В страницах длинной книги заблудился.
И
снег пушистый за моим окном
В ночи танцует соло саксофона
Заигрывают тени с потолком.
И пыль лежит на кнопках телефона.
Все
замерло вокруг. Стоят дома.
В них люди спят, и сны рождественские видят.
Всех раздавила нынче тишина.
И белоснежные паук сплетает нити.
На
небе звезды водят хоровод.
Младенца, что на свет родился, славят.
Мажор мелодии, переплетенье слов и нот.
От суеты мирской спешат избавить.
Христос родился! Звон колоколов
Разносится по всей планете.
И нет на сердце ледяных оков.
Ликуют птицы и смеются дети!
«Сегодня…»
Сегодня можно гулять до мозолей на пятках.
И лазить по крышам, и пачкать одежду.
Сегодня можно ходить по домам, как на святках,
Вселяя в сердца простодушье, любовь и надежду.
Сегодня
шальная весна целый день кружит снегом.
Сегодня любовь прожигает холодным азотом.
Сегодня слова в голове вьются праздничным бредом,
И строчки стихов омывают весенние воды.
Сегодня,
сегодня вернешься ты в свой серый город.
Заплачет капель, обалдев, оттого, что ты все же вернулась,
Ему улыбнешься, поднимешь повыше застегнутый ворот,
Подумавши вскользь, что наверно, ты все же рехнулась.
Захлопнешь
ворчащую дверь, вскипятишь себе чаю.
Позднее завалишься спать, в теплый плед завернувшись.
А я поезда на перроне бездумно встречаю,
И губы кусаю, холодным ментолом заткнувшись.
Сегодня, сегодня тоска неизбежна.
Ее не гоню я своим позитивом.
Сегодня одежда, стихи- все небрежно.
Лежит на бульваре, чужими ногами забитом.
«В
черный час…»
Это
не люди,
Это не звери.
Это то, что ломится в двери
К каждому человеку!
Это
то, что стоит у порога
И обрушивается с небес.
Но сирены не бьют тревогу,
Потому что кровавый бес
Всех и каждого подстерегает
Дома, в парке, в трамвае, в метро.
И когда он придет, мы не знаем,
Но стремимся вперед все равно.
В
час, когда разрывался воздух
От бессильных воплей людей,
В час, когда хоронили не взрослых,
А беспомощных, чистых детей,
Губы
каждого тихо шептали:
«Чтоб ты сдох, негодяй! Чтоб ты сдох!»
И министры тогда испытали
Тяжесть взгляда заплаканных вдов.
Матерей
тяжкий взгляд испытали,
Что детей хоронили своих.
Только те не в войне погибали-
В переходах при взрывах глухих…
В
черный час, когда прямо с экрана
В каждый дом заглянула смерть,
Погибали дети Беслана.
И
из памяти не стереть
Взгляда их, слишком мудрого сразу.
И у каждого страх в глазах.
Не ужели же эту заразу
Мудрый Бог сотворил в сердцах?
Кто
они?
Что за чертово племя?
Как им мстить?
И где их искать?
Неужели же нам с коленей
До конца своей жизни не встать?
Я
ответа на эти вопросы
Не смогу никогда найти.
Знаю лишь, что не высохнут слезы.
И к могилам сырым нести
Будут люди алые розы…
«Уезжаю…»
Уезжаю…Мелкой
дробью
Дождь стучит по мостовой.
Грустным взглядом провожаю
Все, что было здесь со мной.
Провожает свежий город
Мой согбенный силуэт.
В голове - словесный голод.
Я не псих и не поэт.
Я, скорее, одержимый.
Я живу с больной душой.
Город древний, нерушимый
Город тихий и большой
Безупречный, славный город!
Многоликий и единый,
Утолив душевный голод,
Ты вливаешься картиной
В мое узкое сознанье,
В изнывающее сердце.
Бессловесность, ожиданье
Я опять стремлюсь согреться
Твоим северным дыханьем,
С головой уйти под небо,
Смыть дождем воспоминанья.
Чтоб рюкзак тяжелым не был,
Я кричу до боли в горле,
До разрыва перепонок!
Умереть душою - горе.
А душевный мир так тонок,
Что звенит от напряженья,
Как струна старинной скрипки.
Нет земного притяженья:
Небеса к плечам приникли.
Ты меня окутал тайной.
В моем взгляде твой покой.
Странником пришел печальным
И теперь стою нагой
Пред твоею чистотою,
И суровостью камней.
Сложностью и простою
Под прицелом кораблей…
