Андрей Середов

Страшный сон

Боязливо-боязно,
Мысли трусоваты...
В пятки сгинула душа,
Утонула в робость...
Мне - пугливо-горестно...
Вздохи вороваты...
Сон вползает не спеша,
Чтоб со мною - в пропасть.
Путанно-туманно,
Образы - нетверды...
Сюжет мается, в поту
Тело сотрясая...
Жутко-окаянно:
Черти, рыла, морды...
Меня гонит в слепоту
Из кошмаров стая...

1989 год

-Эссенция баловства-

У человечества было много периодов развития и его стадии эволюции носили весьма оригинальные названия, придуманные археологами. Но в каждом периоде австралопитека либо неандертальца начало познания мира всегда выпадало на долю у «человека маленького».
«Когда это я был маленьким?» - восклицание современного пятилетнего мальчугана натиском протеста обрушивает закон необратимости времени.
Кусочки размытой памяти, ассоциациями нанизанные на тонкую ниточку ощущений, знакомых с детства, подобно ёлочной гирлянде, повисают пред глазами в сегодняшних воспоминаниях. И излучают аромат «Монпансье», сливочного стаканчика с розочкой за девятнадцать копеек и «Байкала». Тому напитку, сводящему зубы, и по сей день никакие разнообразные «колы» в пометки не годятся.
Когда я был маленьким, то жил в Москве на улице Бочкова недалеко от проспекта Мира в доме, стоящем вдоль дороги. В одной квартире уживались три семьи и все праздники проходили сообща. Невозможно вскрыть целый пласт детства, не побеспокоив вопросами своих родителей. Им уже - под семьдесят.
- Когда я был маленьким, каким я был? – спросил я своего отца.
- Да, нормальным был, как и все. У дяди Гены стащил пачку «Дымка» и с мальчишками курил около забора детского сада. Тебе было лет пять, может больше. Стянул у бабушки моток бельевой веревки и целый день арканил её с дивана, а та скакала галопом по прериям всех Американских Штатов. Привезённый мной из Бельгии детский пугач обменял на два патрона от АК-74. Прыгнув с гаража, угодил ногой на доску с гвоздем и тебя принесли вместе с доской домой. Для рогаток и самострелов, луков и духовушек бесследно исчезали эластичные бинты, лыжные палки, шпагат, нитки, вязальные спицы у всех родителей юных Оцеол. Ты рисовал гуталином свои шедевры на новых обоих, за которыми мама стояла несколько часов в очереди. Делая зарядку стоя в коровати, умудрился попасть на неделю в ЦИТО с ушибом позвоночника. В костре взрывал черепицу, плавил толь, карбидом взрывал бутылки, с крыши дома сбрасывал пакеты с водой на асфальт. С мальчишками военными действиями перекрывал дворы пяти домов. В прятках вы умудрялись ход игры перенести на другой день:
- Витька, я лежал под этим кустом, отсюда завтра и начнём!
- А я где прячусь?
- А ты – вОда. Прячутся Серёга, Вовик, Люка и я. Пока!
- Пока…
- Люка покорил вершины всех гор, Вовика не вернул Афган из 83-го, Серёга избрал «большую дорогу», Витёк стал «америкосом», - заметил я информационной репликой.
- Ты уже в детстве посадил своё первое дерево на субботнике во дворе дома. Было это 22 апреля 71-го года. Дерево было берёзой. Ни одной лужи вы с мальчишками не пропускали ранней весной, а мать не успевала стирать носовые платки и сушить одежду. На велосипед вы садились ещё по снегу, в марте. На своей «Украине» ты ездил внутри рамы, потому что ни ногами, ни пятой точкой ни до чего не дотягивался. Между «Школьником» и «Украиной» у тебя не было переходного периода, под названием «Орлёнок».
- Бать, скажи, ведь всё это было «абсолютно нормально»?
- Ну, да, это была понятная нормальность. Детство не терпит будущего, оно мечтает о нём, но не приемлет его иначе, нежели только всем не будет разрешено поголовно быть космонавтами, лётчиками, милиционерами (эта профессия являла собой гордость и уважение всех малышей), «неуловимыми мстителями», Виннету - сынами Инчунчуна. Мальчишкам нужно знать в лицо достойных кумиров и героев подвигов, считая синяки.
Гойко Митич, Юл Бриннер, Дин Рид и Данька, Жан Марэ и пограничник Карацюпа. Ради подражания им в доме пропадали скатерти, мамина тушь, отцовский галстук, черепаховые пуговицы. На резиновые сапоги уходил из дома весь запас лейкопластыря. Зачем? Ну, конечно, не дыры клеить. Для этого отец приносил сырую резину с работы. Кресты мушкетёров должны отличать их от гвардейцев кардинала, а если моя участь была решена путём жребия как крестоносца, то кресты продолжали играть роль знаков отличия от противников в красных шлемах при щитах и мечах.
- Ты мог часами, года в два, сидеть на полу комнаты и разбирать будильники. Ты был честным. Даже очень. Из бассейна шёл вдоль трамвайных путей 15 остановок, потому что в кармане не было трёх копеек. Ты сам установил свои барьеры совести. А сейчас – их родители себе поставить не могут, потому что дети их сносят.
- А что ещё памятного из моего детства тебе припоминается? – спросил я своего «старика» за кухонным столом, наполняя очередную рюмку.
- Как мы с тобой ходили на лыжах в парке и в лесу, как с тобой играл в мяч Шукшин, который жил со своей семьей в соседнем подъезде. Как ты спалил вражескую пластмассовую конницу на подоконнике, залив в цистерну бензовоза с камикадзе весь мой «Тройной» одеколон. А помнишь, когда ты просидел на скамейке все соревнования в бассейне, а тебя три раза вызывали на старт? Что ты потом сквозь слёзы лепетал в своё оправдание?
- Что шапочка была натянута на уши и ничего не было слышно. За это я не получил призовую жвачку. Это было настоящей трагедией для игры «на вкладыши». Ты меня лишил «Дональда».
Мы в детстве умудрялись избавиться от пустячной ответственности, ходя по краю неприятностей более серьёзных.
Я на санках с горы угодил под стоящее у подъезда такси и застрял. Лет семь мне было. Машину поднимали домкратом, которым я спокойно мог получить ещё и по заду.
Зимой мы играли в хоккей на площадке перед домом. «Коробочки» были в каждом дворе. ЖЭК нам построил летом чуть ли не Олимпийскую площадку. Взрослый народ зимы не дождался и все щиты растащил по дачам. Мы сами потом заливали площадку. Коньки одевались дома. Если коньки завязывал не папа, а мама или бабушка, то игры не было. Из квартиры – в лифт, потом - по лестнице и во двор. Из других домов мои погодки выруливали при полном обмундировании: краги «Йофа» старшего брата, КиМ-73 – супер-клюшка на все времена, или за 3 рубля 90 копеек алюминиевый аргумент для деревянных орудий победы. Эту «люминь» можно было гнуть в батарее отопления до баранки, только обратного пути уже не было! Играли в 20-ть мороза и более, и хоть бы «хны!» о болезни.
Мы болели братьями Счастны, Иваном Глинкой, Харламовым, Петровым, Михайловым, Бобби Ором, Бобби Халлом и юным Гретски, Третьяком и Мышкиным, Филлом Эспозито и Холичеком.
Моя униформа была проще: краги для русского хоккея, «сапожки», купленные за красную десятку на Бутырском рынке, щитки от Мальцевского «Динамо» под рейтузами с начёсом, болоньевая куртка на вязаном свитере, кроликовая китайская шапка и рыжий шлем «Йофа» поверх неё.
Детство – это бескомпромиссность и честность перед собой и ежеминутное доказывание своей невиновности всему взрослому свету. Врать приходилось, чего греха таить, чтобы не схлопотать по шее или не познать отцовского ремня. Ложь была безобидной, фантазийной, а мы – совестливыми. Нас не заботили иные игры кроме «войнушек», салок на горке, «вышибал» и прочего подвижного из состава. Богатые и бедные, известные и просто зрители у телевизоров. Все мы, невзирая на чины и регалии «предков», были детьми одного двора, дома, сада, школы одной. Мы все хотели служить в армии и спасать Родину. Нам было жаль Анджелу Дэвис и кубинскую революцию, мы не знали «Марсельезы», но под её напев погибали Гаврошами на баррикадах из овощных ящиков от хлопков отсыревших пистонов. Годом сражения всегда становился 1941 год. Мы шли в атаку за смерть Мальчиша-Кибальчиша, Марата Казея и все-всех из сборника «Пионеры-герои». За Павлика Морозова и Александра Матросова бросались на пулеметные точки раз по десять за бой.
Я прошёл все стадии развития юного ленинца и выбыл из комсомола через 14-ть лет после вступления - по возрасту, а может и по причине укатывания самого понятия катком перестройки.
Та детская жизнь помнится как время светлых надежд, баловства, разбитых носов и коленок, не обременённое джинсами, кроссовками, плейерами, карманными деньгами и необузданной завистью.
То безбоязненное время для детства в моих 60-х и 70-х и время полу правды для взрослых было временем, о котором мы вместе припомнили с отцом.

12.04.07 – 16.04.07