Джессика Пчелини

Насилие слез бессилия

Сегодня, как всегда, напахался в полный рост до вылома

сухих слез... чернила взвыли...

Душа с умом заговорили… чемоданят… но и пусть…

прогиб плеча... скрипение пера.

Насилие............................................

.............слез........................................

.....................бессилия.........................

Действующие лица: душа-песня и ум-переводчик.

Душа:

Мечик-печик…стубик-рубик

Вечик-удавчик…каптык-студик…

Ум:

Устал зверски, мозг вдавился в челюсти глазных орбит…

не знаю, какой точкой поддерживаю в себе моду «Жить»...

Душа:

Коломпузит…язык расчленен...

Задушило…скрябедавье…нашатырь…

Ум:

Сознание изнасиловано...ты кончился…проект -не кончает...

стервяк… кости измолотило болью...мясорубка гвоздей…

Душа:

Фронт… сосет кровь… жилы рвет бессилие...

туребариться кисельный дым насилия...

сдох вчера… а сегодня тужусь, но нечем.

Ум:

Я – тень…мозги ломятся... сон…сплю наяву...

во сне живу...

Душа:

Добрик-лобзик…удавка-гаплык

Штопор в пропасть… тело танком.

Ум:

Еще один день надломился грифом податливого карандаша,

мчится в пропасть отчаянье... мяса не осталось... один фарша...

День вкусил легкую добычу… любя истребил... задавил.

Птица в небе… а ты никто.

Душа:

Накопить бы сил…поспать чуток…

Сладость провала вкусить…Слезы в пропасть ада вонзить.

Ум:

Почемоданили... повилАнили... чуток отпустило...

Захотелось воды глоток....

Тотики-токают

.

Действующие лица: Душа-песня и ум-переводчик

Душа:

Тотики токают…брюкает времечко…

Червечки ползают….колышки-горлышки…

Ум:

Ох… наболело за день

Душа:

Полосы-солосы…дракуны …

Дредики…хмурики-тубрики

Ум:

Ух…и замерз…голодный, как собака

Душа:

Капризики- шморгают…тужатся…

А потом, как дождики лужатся…

Ум:

И зачем…мне такая жизнь….

Душа:

Ноженьки топают… рученьки хлопают

Хоровод холохорится…скрипит…охает

Ум:

Нет…нет…никаких ох...(ае)…только спать

Душа

Льдинки-мерзилки… волосинки- слезинки

Оскалики-колочки…днинки-резинки

Ум

И вот так всю жизнь…

Стоп-кадр, или Мгновенное прозрение

Изворотливо-лаконичная, синхронно-образованная, диковинно-филантропная, дачно-раскованная Настя решила разинститутиться, разшаблонироваться и вынырнуть из болота предрассудков и ожиданий.

Нужна новая жизнь. Причем срочно: зажигательно-обворожительная и не терпящая обывательского нытья и мокрых слезливых подоконников.

Воспоминания хлынули в голову хмельным залпом. Яблочно-энергичная, сочно-бодрящая, браво-эксцентричная, как белобрысая песцовая шубка, подмигивающая интрижкой и ленивым барсучком, Настя кричала: надо срочно что-то менять. Где я? Где моя, расписанная формулами успеха, банка студенческого пива, что вселяла мне взрослость и пресыщенность будущим успехом? Где она? Как болит голова.

При давлении на легкомыслие самокатом вопросов отопление мозга дошло до своей сжигательной точки. Стоп. Буду вырываться прямо сейчас. Буду рваться на клочки нервной бумаги. Конец света настал. Жизнь вкось и прямолинейно раздавила последний шанс продолжать ход. Глупостям конец. Уму даю свободу.

Настя распахнула последнюю пачку сигарет, и кислородная свобода дыма захлестнула ее горечью. Мучительным тоном немоты она расправила крылья воспоминаний и облезлым одуванчиком упала в пух собачьего хвостика домашней болонки. Пластелиновый закат воспламенился….

А в это время вместе с каламбуром начатых поисков смысла жизни мучительно духовилась на кухне колбасно-одинокая сарделька, втягивая запахом нормальную жизнь в квартиру Насти. Но даже это не упорядочило бело-блестящих кудрей Насти. Она продолжала хаоститься и рваться, извиваться и стинать, прорываясь к зигзагу судьбы вопросом: кто я?

Тяжело хрустя снегом ожиданий, ее сознание пером жар-птицы уплывало мечтой на Канарские острова. Сила стука головой о стену непробиваемых мыслей расписывала ее карту мира глобальной скромностью.

В чем смысл этой опостылой жизни? В чем? Слезы ручьем покрыли вспенившиеся веки, а в глазах промелькнула тень бреющегося в одиночку мужчины. В ушах раздавался гул мотора, рявкающего шагами бравых оловянных солдатиков. Сладко мяукая, кошка Перси уставилась пушистой мордочкой на верхушки рвано-пленящих иголочек новогодней елки.

Настя упорно-отчаянно рассеялась, не замечая кошачьего новогоднего настроения.

Ее одиночество по-прежнему металось в кудрях пушистых волос, ветрясь в противоречивых мыслях. Последние все дальше и дальше углубляли Настю вопросами в песчаные воды самопознания.

Огонь зрел, пламенно обугливая слепую настойчивость, бравые реплики, словно каблуком по уху, каламбурились и идеились лавиной резких половинчатостей рваных изречений. Правый глаз, рискуя распухнуть, магнитился страстью понять: если не сейчас, то никогда.

Гибко прокашливая высокую ноту целеустремленности, Настя вопрошала мир: во чтобы-то нистало, я должна наконец-то понять эту жизнь, я должна знать, что я делаю в ней. Вот так в одиночку, наугад и вслепую, натыкаясь на гвозди познания, она плавилась в огненно-прессинговых мыслях, периодически завывая в такт кваканья лягушки, что на болоте усиленно ждет стрелу.

Настя окончательно забарахталась и запуталась в болоте мыслительной смеси. Ее губы, напоминающие рябиновый сок, жарили молодое дыхание на костре нетерпения. Будь что будет.

Явь близилась к завершению стадии заката, но ответ, как венец, обходил дорогой молчания извивы души девушки. Мир словно не хотел слышать и не слышал ее отчаянных криков.

Но вдруг на прерывистость дыхания откликнулся звук разляпывающейся в ванной воды. Наступило мгновенное: стоп! О боже, опять забыла выключить воду, в очередной раз вода движением сюрпризного ляпа вляпывалась к соседям, жившим этажом ниже, нагло вливаясь к ним прямо в Новогоднюю ночь.

Пламенным зайцем-драйвером мгновенно Настя понеслась в раковинно-жемчужную ванную, лаконично-быстро спасать пыль потолков соседей, которая рисковала быть окончательно размытой очередным поиском смысла жизни. Глубоко-надрывный ритуал поиска мгновенно сменился действиями хоботкового слона, втягивающего оставшуюся воду: назад, домой, быстрее, надо успеть…

Вздрагивая страхом, Настя в эту минуту больше всего хотела спасти висящие на волоске отношения с соседями, защищая свое и их пространство комфорта от посягательств водопадного разлива. В этот миг она поняла точно и мгновенно, кто она: «Я та, что спасает мир. Остальное сейчас неважно».

На мгновение тело Насти встрепенулось. Она мягко улыбнулась пониманию: а ведь ответ пришел, хоть и таким неожиданным образом… на волоске, на грани… зато четко и ясно.

Чава

Я Чава.

Я отчаялся… меня разчавили, то есть раздавили завистью и отчаянием.

Я даже не успел всплакнуть себе на грудь, как стал стар, мал, нем и богат одновременно.

Думаете, что вру. Так не бывает. Я блефую? Ну, нет уж…

Я кайфую? …А это уже ближе…но поскольку я еще и оглох, то мне все равно…если меня несет, значит, я кем-то ведом…

Потомки меня не вспомнят? Зато я вспомню любого, потому что я переживу всех …я вечен…

Ну и загнул…мозги заморочил…и так от жизни изрядно тошнит…

Нет, я не ламбурю…не каламбурю… я вздымаю бурю, хоть трупный яд у меня на лице…

Завистники ждут моей смерти… ждут… ждут… но увы, не дождутся… потому что я давно труп, лишь делаю вид, что живу…

А они живой труп от вечности не могут отличить. Им не дано… у них в глазах дермо…

А я научился жить мертвым давно…

Я искалечен?.. изнасилован?.. пьян? нет, я просто вечен…

Я труп… хоть и вечный…

Что я несу? Трупный яд… хорамису… то есть убогий свой нрав… но куда… в вечность, господа… в ее я вошел, она меня приняла, хоть ждала другого – яркого, живого. А я трупом в нее вошел…

Вечность даже не заметила, как влюбилась в меня – такая вечная, не без огня, а тут я, искалеченный, измученный, задураченный… старый. Беззубый, нищий… ледяной. Выхолощенный… замерзший зимой… летом не согрет, осенью не вскормлен… не влюблен… и даже не выспавшийся, но в вечность вошел…

«Но за что?» – вопят завистники, – «Он ведь тупой…»

За ни за что, за то, что позволил себе быть собой, несмотря на то, что вы хотели раба, а я рабом притворился и тихо в вечность вкатился, а она в меня.

Вот так, господа.

Вы пытаетесь копировать меня, догнать, перегнать. Но вы смертны, а я нет…

Вы считаете деньги и года, а я расслаблен в вечности дыма, льда… плыву, ем духовную колбасу и знаю, что вечно живу…

Как вам такое?

Закубристил, облохачил… мир продурачил, замыв глаза мылом шампурным, откаламбурил сполна, налихачил… и расслабился. А вы разбирайтесь, что все это значит.

Вас логика в кардык приперла, вы без нее в келенор ратогорный лавинитесь, а я отдыхаю на теме, лакурсивно живу, не спешу… я в вечности… я втянут в нее… хоть ненавижу этих высоких слов, но они мне дают огня, топлива, чтобы не скапустился времени раньше… нет нифига.

«Ну, ты наглец… позор… так в издев вечность вгонять… ты палач… диагноз твой – паранойя… твоя лардуха от хамства распухла… ты гибрид потомка с натурбасивом, то есть проколбашенным дураком.

Купордейство тебя раскупорило, тебя понесло…а ты еще и хамло… лимончик сьешь… чаем взмочись и остепенись. А не то силой урежем тебе хамло, будешь скавчать и смотреть на табло, как все, минуты жизни считать, а не заявлять, что Вечность в себя влюбил…

Искалечила тебя жизнь, видать, приперло в горло… что смог такое замочить.

Муразишь кутасеево… тебя обошли по карьере, денег не дали… в успехе обогнали… засопфирили дувом, вот ты и взбеленился…

Надо же – в Вечность он влюбился!»

Вы перепутали, влюбился не я, а она в меня…

«Ну что ты будешь делать… неугомонный ты наш… взялся за карандаш и такое понес, что встрепенулся навоз! Расслабься… уймись… не колабься. Берись за жизнь, а вечность подождет – она ведь вечно ждет».

Нет господа, меня так просто не возьмешь… труба, если поддамся вашим мухоморам, уговорам, что вы мните о себе, вы смертные, а я вечен… Это вы искалечены тем, что ищите рабов, я не поддамся, я мертвый, но я не раб. Я вечный пулемет… мечу мечиво, как хочу, так сею, как дышу, а что пожну, вовсе не важно.

Любовью согреюсь, надеюсь, когда-нибудь я доживу до силы пламени огня, не стлею, не умру, я оживу, я все стерплю: насилие раба, беду, боль адскую свою…

Дойду… я доползу до тихой заводи реки, и прошепчу: «Меня ты оживи… я нужен миру… вечность ждет меня… она, любимая моя, остынет, если я сейчас усну в иллюзии раба».

На кого я брошу вечность? Она так одинока, она ждала меня. И я пришел – усталый, потный, без огня, без веры, без любви, но – с болью, адом, горем… НА меня, возьми такого, как я есть… не жди другого… я здесь…

Плодогония вкуса пчелы…новоморочит…кутасит…пенится…мерзнет…болит…скамбурзится и лучекернит…а я иду…молчанием, по лезвию ножа…

Ламбургия – это мое состояние, когда сил нет притворяться… димбуза, когда даже муза молчит…меня оставила…зато вечность мне звонит…ждет…любит…тоже ко мне ползет…а я к ней…

Бранаррава, как туман сцепляет меня за жизнь…вытягивает смарадовьем, то есть дымом уставших глаз, паругой лечит, то есть тишиной…кулонит, то есть дурачит, но не молчит…

Платогония от безразличия хранит…гадом ленивым буду, если не дойду до нерева, то есть до первого глотка кислорода – сейчас манимый лишь одним желанием: просто не сдаваться…

Что еще хочу? А что я могу хотеть, если и так все хорошо, если вечность надо мною дрожит, любит меня , хоть страстью удивить не спешит – морозит, мучит, кенуровит, колбасит… но раны души не пичит, то есть не затягивает… испытывает, думает, что меня раздавит ночь, я замерзну и попрошу пить…

Дай глоток воды – скажу. Но я молчу…