Василий Новгородцев

Мадам Муравей

Мадам Муравей продолжала молча, шевеля усиками, смотреть, как я работаю. Мне взгляд ее больших черных глаз нисколько не мешал, я уже успел привыкнуть. Вот в начале да, было чертовски тяжело.

Я, как обычно вечером, сварил кофе, сел за компьютер и начал перепечатывать давно написанный рассказ, время от времени отвлекаясь, чтобы сделать глоток. «Мне нравятся твои рассказы», – услышал я вдруг женский голос. Обернулся. Она сидела в моем любимом кресле, щелкала жвалами, крутила головой. «Позволь представиться, Мадам Муравей». Я протер глаза. Отхлебнул кофе. «А тебя я знаю, как зовут, можешь не говорить», – ее голос звучал игриво, она бы улыбнулась, если бы не была огромным муравьем. Слов в ответ я, конечно, не находил. «Ты позволишь мне остаться? Посмотреть, как ты работаешь? Мне всегда было интересно», – она пошевелила усиками. Я встал, пошел на кухню. Открыл один из нижних ящиков, порылся в коробке с лекарствами. Ничего успокоительного не обнаружилось. Сел на табурет. «Ты проголодался? – она стояла в дверном проеме, – Хочешь, я что-нибудь приготовлю?». Она открыла холодильник. «Да… не густо. Как ты живешь? Магазин, наверное, еще не закрылся, я пойду куплю чего-нибудь на ужин. А ты возвращайся к работе. Мне не терпится прочесть этот рассказ». Она вышла из квартиры через входную дверь. Спустя двадцать минут вернулась с полной сумкой продуктов. Мы поужинали.

На третий день она сказала: «Когда ты вернешься к работе? Тебе уже издатель звонил». Эти дни я не мог работать. Трудно сосредоточиться, когда на тебя смотрят два больших черных немигающих глаза гигантского муравья. Но теперь придется снова сесть за компьютер – все деньги Мадам Муравей потратила на еду.

Я сварил кофе, сел перед монитором, принялся печатать. Она сидела в кресле и наблюдала за мной. Заставив себя не думать об этом, я погрузился в работу. Рассказ вышел хорошим, но бывало и лучше. Закончив, я отправил его издателю, и собирался уже выключить компьютер и пойти спать (было за полночь), но Мадам Муравей остановила меня: «Оставь, я хочу прочесть». Пожав плечами, я встал со стула и отправился расстилать кровать.

Меня разбудило холодное прикосновение. Мадам Муравей сидела на краю кровати, поглаживая мои волосы. «Ты такой красивый… – нежно прошептала она, – Твой рассказ, он как всегда потрясающий». Она прильнула ко мне своим холодным черным телом. Жвала слегка покусывали мою грудь. «Скажи, что я тоже красивая…». Я выдавил из себя слова. И тогда она меня поцеловала. Это была моя первая ночь с женщиной за очень долгое время.

Жена оставила меня семь лет назад. Забрала дочку. Сказала: «Ты же неудачник. Как ты собираешься семью кормить? Я от тебя устала. Я заслуживаю большего». Я, я, я.

Я не очень любил ее, пожалуй, вообще не любил. И дочку тоже не любил. Но они не давали мне сойти с ума от одиночества. А теперь, когда в моей жизни появилась Мадам Муравей, я понял, что сошел с ума. Но какое же это чудное безумие!

«Хочешь, чтобы я тебе рассказала? Хорошо. Да, я была замужем. Но не была счастлива. Он трудился, как проклятый, на благо колонии, а про меня и думать забыл. Чертов трудоголик. Я только кашеварила целыми днями и уборкой занималась. Он, видите ли, любил порядок. Мне становилось все хуже, пока я, наконец, не наткнулась на твой, милый, рассказ в журнале. Тогда уже я влюбилась в тебя. Мне вспомнились прогулки под звездами, тихие дождливые вечера и я молодая… Но я ведь и сейчас не старая! Я хотела ЛЮБВИ, понимаешь, а не той бытовухи, в которой погрязла из-за своего муженька. И вот я сбежала, и теперь счастлива с тобой!»

Вскоре я начал лысеть. Причем волосы выпадали не только на голове, но и вообще по всему телу. Надо было бы сходить к врачу, но Мадам Муравей уверяла, что все в порядке, таким я ей даже больше нравился. Еще через месяц у меня заболели зубы, а вскоре стали выпадать, что сопровождалось жуткой болью. Потом стал болеть живот, постоянно тошнило. А Мадам Муравей наотрез отказывалась вызывать врача. Стали болеть глаза, веки не закрывались. Я стремительно худел. Температура тела понижалась. Кажется, начал понимать, что происходит, и жутко этого испугался…

- Верни меня! – вопил я, держа длинный кухонный нож у самого ее глаза.

- Зачем?! Мы станем одинаковыми!

Зеркало на стене отражало торчащие из моего облысевшего черепа усики, исхудавшие руки и ноги, точнее, теперь уже муравьиные лапки.

- Я не хочу этого!!! Я человек!

- А кто об этом знает? Ты же одинок!

Из моих почерневших глаз потекли слезы. Я еще мог плакать.

-  Я! Я знаю!

- Ты хочешь меня убить? И что тогда у тебя останется?

- Ты безумие, ты не настоящая! Ты абсурд!

- Говори, что хочешь, я знаю, что я настоящая. И я знаю, что люблю тебя! Хочешь – убей меня.

Огромный муравей говорит, что любит меня. Как же я жалок…

- Да, я хочу убить тебя, хочу! – произнеся это, я воткнул нож в ее глаз по самую рукоять. Потом во второй. Я бил ее ножом, пока от Мадам Муравей не осталось одно мокрое место.

А потом я сел перед зеркалом и стал смотреть, как мои челюсти медленно превращаются в жвала. Я снова одинок. Мне не везет с женщинами…

Паразит

Мистеру Эдварду Хайду посвящается…

Рассеянный взгляд перемещается с монитора на клавиатуру и обратно. Я довольно быстро набираю слова. «Привет». В комнате темно, свет горит только в кухне, чтобы потом было легко найти их. «Хочешь встретиться?». Перед глазами мутнеет. Значит, пора. «Часов в десять тебя устроит? У старого радиозавода?». Подступает тошнота. Я срываюсь со стула, бегу в кухню, хватаясь за стены, чтоб не потерять равновесие. Все вокруг уже плывет, с трудом различаю очертания предметов. Дрожащими руками роюсь в куче медикаментов на столе. Вот они, светло-зеленые шарики, мои таблетки… Рвотные позывы уже невыносимы; из последних сил я проглатываю пару таблеток. Тяжело дышу, наклонившись над раковиной. Медленно тошнота отступает, реальность возвращается в свои привычные границы. Я одеваюсь.

Отражение меня в настенном зеркале в прихожей. Красные глаза от долгого сидения за компьютером. Но это стоит того. Сегодня снова будет жутко интересно.

Плохо помню. Что-то страшное, наверно, со мной сделали… Обрывки воспоминаний, образы какие-то. Люди в белом, просторные комнаты, все так смазано… Помню только, что очнулся за столом у себя на кухне. Передо мной лежали эти самые таблетки. И сразу началось. В первый раз я чуть не умер, пока не догадался принять пару светло-зеленых шариков. И тут же пикнул сотовый телефон. «Привет. Мне тут дали твой номер… Сказали ты любишь таких, как я. Не хочешь встретиться?»

Это был мой первый. Он оказался геем. Мы погуляли по парку немного. Наконец, он усадил меня на лавку и попытался поцеловать. Я помню его пустой взгляд, когда лезвие мягко вошло в его живот. Помню тепло его крови. Удовольствия я не испытывал. Это была потребность. Как потребность пить эти чертовы таблетки.

Со мной в автобусе едет только молодая девушка, уж не знаю, что понесло ее в сторону радиозавода в такой час. Наверное, у нее тоже какая-то тайна.

Второй у меня была девушка. Светловолосая такая… Она дома у себя удава держала. Пригласила посмотреть. «Ты только не говори никому, но мне жутко нравится смотреть, как он ест». С этими словами она достала из клетки морскую свинку и запустила в его террариум. «Мне нравится давать им имена, хоть они и проживут всего пару дней. Этого Сухарик зовут». Удав некоторое время лежал неподвижно. Морская свинка испуганно обнюхивала стенку террариума. Вскоре удав зашевелился. Все было кончено за несколько секунд. Тело змеи обернулось кольцом вокруг тушки Сухарика, медленно затягиваясь. Морская свинка еще немного подергалась и умерла. Далее последовал процесс поедания. «Это самое красивое, смотри». Я не стал досматривать. Ей я перерезал глотку.

Здание радиозавода. Оно невысокое, этажа четыре, может быть. Говорят, здесь собираются местные наркоманы. Я не маньяк вовсе, нет. Я люблю людей, среди них попадаются весьма интересные особи.

Еще был мальчик лет семи. Я его случайно встретил в парке. У меня случился приступ, благо, таблетки были с собой. Когда я вернулся в сознание, он стоял передо мной, мял в руках большого плюшевого медведя. «Вам плохо?», - спросил он. Я поднялся с колен. «Смотрите, какой у меня медведь», - и он протянул мне лапу игрушки. «Это мне новый папа купил. Он меня любит. Очень сильно любит». Его новый папа любил его до безумия. Обожал его. Испытывал к нему совершенно особые чувства. Впоследствии мальчик рассказал мне: «Он любит приходить ко мне, когда мама работает в ночь. Он трогает меня везде, мне приятно. Только не понимаю, почему мы ничего не говорим маме». Я пожелал познакомиться с этим чудесным человеком, его отчимом. На следующий день я убил и отчима, и мальчика.

Я жду уже минут десять. Где же она? Неужели решила не придти? Это будет очень, очень плохо. Начинаю замерзать, зима все-таки. Этот порыв сложно объяснить. Я не чувствую ненависти, даже неприязни. В человеке все прекрасно, нет некрасивых людей. Это происходит против моей воли. Будто внутри сидит какой-то червячок, паразит, который начинает шевелиться, когда я проглатываю эти таблетки. И он мне шепчет, что нужно убить. Я не сопротивляюсь.

Я помню ту старушку. Она попросила через дорогу ее перевести. А потом я пошел к ней пить чай. И она мне рассказала: «Я никому этого не говорила, но тебе расскажу, потому что, чувствую, конец мой скоро. Я же всю войну прошла…». Она была медсестрой при фронтовом госпитале. На ее счету около пятнадцати солдат. Причем, у многих были вполне реальные шансы на выздоровление. По сморщенным щекам старушки потекли слезы. «Я маньячкой была, наверное. Мне нравилось смотреть, как они умирают. Обычно я лекарства им подменяла или слишком много давала…». Слезы текли все обильней, за всхлипами я уже не разбирал слов. Допив чудный травяной чай, я зарезал ее.

Ага, вот она идет. Красавица. Торопится, сейчас извиняться станет. И улыбается. Я не вижу причины, по которой мне не стоит убивать людей. Я не боюсь наказания, по какой-то причине до меня еще не добрались органы. В таком случае, что меня останавливает? Мораль, которую придумали такие люди, как и те, которых я убил?

- Привет! Извини, я опоздала. А ты симпатичный.

Мы пошли вдоль здания завода.

- А почему ты именно здесь хотел встретиться?

Вот оно, червячок начинает шевелиться.

- Хочешь, покажу тебе кое-что?

Она расстегнула куртку, задрала кофту. На животе у нее были жуткие шрамы от ожогов.

- Мне нравиться обжигать себя. У меня по всему телу так. Тебе нравиться?

Мы остановились у мусорной кучи. Из-за снега было светло, можно было разглядеть все отходы жизнедеятельности людей.

- Знаешь, мне и другим нравиться причинять боль. Меня это заводит жутко. Я однажды случайно своего парня задушила… У меня еще ребенок от него остался. Но я не стала его оставлять. Подкинула старухе какой-то.

Паразит во мне уже не желает сдерживаться. Я толкаю девушку на землю, усаживаюсь ей на грудь, коленями прижимаю руки. Одной ладонью зажимаю рот, другой вынимаю нож. Лезвие легко входит в ее глаз. И во второй тоже.

Пора домой. Странно, я не чувствую почти ничего. Не страшно, не стыдно, не жалко. Только холодно. И еще светят желтым фонари, и падают снежинки. Красиво все это очень.