Между прошлым и будущим

Ольга АРЖАНЫХ

Тайна командора

Да, жаль, что мы побоялись походить по кладбищу подольше, ведь тогда памятник на могиле камергера еще стоял. Но я забегаю вперед, лучше начну по порядку. После этого события прошло немало времени. И все, может быть, забылось бы, но однажды мне в руки попало дело “давно минувших дней” — метрическая книга о родившихся и умерших прихожанах Воскресенского собора. И вот с трепетом я держу эту книгу в руках. Она ветхая, в твердой обложке, покрытой грубой хлопчатобумажной тканью с рисунком: на светлом фоне довольно крупные цветы, выцветшие от времени. Книга некогда завязывалась льняными завязками, сохранился только обрывок одной из них. Перелистывая ветхие пыльные страницы, на оборотной стороне 53-го листа за 1807 год я прочитала на голубой гербовой бумаге сделанную черными чернилами запись под номером семь (№7), говорящую о смерти генерал-майора и кавалера Николая Петровича Резанова, “скончавшегося от горячки”. Перед кончиной он был исповедан и причащен Святых Христовых Тайн и погребен при соборной церкви соборне. Слово “соборне” означает, что отпевание Резанова было “коллективное”, то есть с участием всех священнослужителей Красноярска. Точно ли мы знаем дату смерти Резанова? — такой вопрос невольно возник у меня. В метрической книге стоит дата “14 марта”, почему-то ее принимают за день похорон, но всем известно, что в документах ставится дата смерти, а не погребения, хоронят же православных обычно на третий день.

После моего знакомства с метрической книгой прошло немало лет, прежде чем я приступила к необычному расследованию — поиску могилы Резанова. К тому времени моя жизнь была уже тесно связана с Троицким кладбищем. В начале ноября 1991 года с участием Виктора Петровича Астафьева в редакции газеты “Красноярский рабочий” собрались за “круглым столом” журналисты, работники культуры, представители Красноярско-Енисейской епархии, музейные работники, депутаты. Была среди них и я. Вопрос стоял о плачевнейшем состоянии наших кладбищ, в том числе и о старинном городском кладбище — памятнике истории. Меня пригласили туда, зная, что я уже несколько лет вместе с краеведом-экскурсоводом Нелли Ефимовной Лалетиной интересовалась нашим историческим кладбищем, болела за его судьбу. Здесь, за “круглым столом”, создали попечительский совет, а мне предложили создать предприятие, которое бы взялось навести на нем порядок, возглавить его и начать здесь научное исследование. Я с радостью согласилась, и уже 27 ноября 1991 года был открыт расчетный счет хозрасчетного предприятия “Некрополь”. Деньги на проведение работ собирались по крупицам: вносили их частные лица, предприятия, фирмы. В апреле 1992 года “Некрополь” приступил к работе: подрезали деревья, поднимали надгробные плиты, поправляли памятники, боролись с крапивой. “Некрополь” в то время крыши над головой не имел, и все, кому что-то надо было выяснить по кладбищенским вопросам, разыскивали меня по церковному телефону. И вот 22 сентября 1992 года в церковной сторожке раздался телефонный звонок. Спрашивали меня... Звонил мужчина. Представившись, он ошеломил меня вопросом: “Вы знаете, что Николай Петрович Резанов похоронен на Троицком кладбище? Я видел там его могилу, и мне непонятно, почему ее ищут совсем в другом месте, на Стрелке”. Мой ответ, что Резанов не может быть похоронен на этом кладбище потому, что оно существует с 1842 года, а Николай Петрович умер в 1807, немного смутил мужчину, однако он продолжал с уверенностью: “Но ведь я ее видел там, я это точно помню”. Тогда мне ничего не оставалось делать, как пригласить его приехать и разобраться на месте. Он приехал на следующий день. Так я познакомилась с Валерием Тихоновичем Беловым. Вот что он рассказал: “Я жил сначала на правобережье, затем на проспекте Свободном, на городских кладбищах не бывал. Однажды в начале 60-х годов проезжал на автобусе мимо Троицкого кладбища до “Горэлектросети”. Пришел туда, а человек, который мне был нужен, должен быть через час. Тогда я решил прогуляться по городу и пошел в сторону ипподрома, увидел кладбище, а в кладбищенской ограде пролом и на фоне этого пролома вне кладбища, то есть за пределами его ограды, несколько могил (6-8). Стал читать надписи и был поражен, что под одной из них покоится прах человека, который не был жителем Красноярска и имел много заслуг. Теперь я, конечно, не могу вспомнить, что там было написано, но когда я позднее прочитал про Резанова, понял, чью могилу я видел. Рядом с могилой Николая Петровича Резанова был похоронен какой-то общественный деятель, фамилию не помню. Еще обратил внимание, что захоронения были XIX века, а памятники и надписи какие-то ровные, не тронутые временем и без буквы “ять”. Кроме того, надпись на могиле Резанова была очень длинная, возможно, даже она была не на самом памятнике, а на какой-то пластине, прикрепленной к нему.

Вот такую историю поведал мне Валерий Тихонович. Выслушала я его с недоверием, с иронической улыбкой. Я еще могла допустить, что он видел могилу Резанова, так как до меня доходили слухи о перезахоронении праха камергера, но поверить, что она была вне кладбищенской ограды, я просто не могла. А Валерий Тихонович горячо настаивал на своем. Место бывшего пролома в ограде мы не нашли и расстались, оставшись каждый при своем мнении. Но во мне уже горело желание начать поиск. На следующий же день я встретилась с В. П. Кытмановым, который в некоторой степени подтвердил слова Валерия Тихоновича. С этого все и началось. Потом были десятки и десятки встреч. И каждый раз, идя на встречу, я надеялась, что именно она будет решающей, поставит все точки над “i”, но меня всякий раз ожидало разочарование, до “точки” было далеко. Однако крупицы каких-то новых сведений прибавлялись. Пришлось опять обратиться к архивным материалам. Почти целую зиму провела в архивах, копаясь в старых документах. Результаты были интересными. Моя папка с надписью “Н. П. Резанов” распухла и вмещала в себя уже массу новых материалов. Познакомлю лишь с некоторыми из них.

В октябре 1955 года был издан приказ Министерства культуры РСФСР “О мерах усиления руководства и контроля за делами учета и охраны памятников истории, археологии и искусства”. Краевому управлению культуры было дано указание в течение 1956 года издать путеводитель по памятникам и памятным местам края. Особенно активизировалась эта работа в 1957 году, к сорокалетию Октябрьской революции. Особый интерес в Москве вызвала могила Резанова. Интересна переписка между С. П. Григорьевым, ученым секретарем по охране памятников культуры при президиуме Академии наук, и З. К. Глусской, директором Красноярского краеведческого музея. 10 января 1957 г. Григорьев просит сделать фото Воскресенского собора и памятника Резанову. Глусская отвечает с большой задержкой, только 8 июля этого же года, что памятника Резанову не существует с 1920 года. Здесь хочется сказать, как безответственно, равнодушно отнеслась к этой просьбе директор музея. Хотя ничего странного, видимо, в этом ее равнодушии нет. Мне не раз приходилось слышать от работников музея, работавших вместе с нею, любимое ее изречение: “История начинается только после 17-го года”. А ведь в 1957 году было очень легко узнать, когда снесен памятник, потому как еще много было красноярцев, которые воочию видели и сам памятник Резанову, и были свидетелями его разрушения. Мне, например, уже через много лет после тех событий удалось встретиться с Павлом Петровичем Симкиным, который утверждал, что еще в 1941 году памятник на могиле командора стоял. Его однокурсник по лесотехническому институту Сергей Герасимов поместил снимок памятника в газете “Правда” за август 1941 года. Просто не положено было заниматься какими-то купцами, камергерами и прочими “эксплуататорами”. Все, что касалось “эксплуататоров”, держалось в тайне, в архивах, к которым “не своих” не допускали. Некоторые распоряжения отдавались только на словах, чтобы потом некому было нести ответственность, вот оттого все так и запуталось с могилой Николая Петровича Резанова. Между тем 27 сентября 1957 г. Григорьев опять обращается к Глусской, чтобы та подтвердила, что место могилы Н. П. Резанова установлено и не застроено, потому как Красноярский горисполком ему ответил, что могила не найдена и место ее предполагаемого нахождения застроено. Через два с половиной месяца, 12 декабря, Глусская послала в Москву любопытный ответ: “Могила Н. П. Резанова нами установлена, место расположения могилы не застроено и по генплану строительства г. Красноярска эта территория отводится под парк и застройке не подлежит. Прилагаем акт по установлению могилы Резанова”. Текст акта был следующим: “Спецкомиссия в составе директора З. К. Глусской, археолога Р. В. Николаева, археолога К. Н. Пахарукова и директора механического завода А. В. Волостных 7 декабря 1957 г. установила место могилы Н. П. Резанова”. В 1958 году назначаются шефы по охране и уходу за могилой Резанова: школа № 27, управление речного пароходства, Дом учителя и механический завод.

Эльвира Петровна Кытманова, которая, будучи студенткой второго курса пединститута, была на трудовой практике в 1958 г. и принимала участие в раскопках останков Красноярского острога, вспоминает, что при раскопках обнаруживались гробы, в одном из них, металлическом, все увидели останки человека во фраке со шпагой. “Через некоторое время появились музейные работники, ругали нас — студентов, что открыли гроб, говорили, что давно ищут эту могилу камергера Резанова. В то время я ничего про Резанова не знала, но впоследствии много читала о нем. И меня заинтересовало, а где же теперь находится прах камергера. И уже, будучи учительницей, в 69-70-х годах я водила детей в музей и там расспрашивала об этом, но никто ничего не мог сказать. И только во время одной экскурсии я услышала от экскурсовода, что прах Резанова перезахоронен на Троицком кладбище”.

Надо сказать, что кладбище у Воскресенского собора, построенного в 1773 г., было совсем небольшим, примерно 300-350 кв. метров. Собор стоял на месте, откуда начинался некогда Красноярск. Место было престижным и потому здесь хоронили самых именитых граждан. Естественно, что там были захоронены и потомки казаков, строивших Красный Яр под предводительством дворянина Андрея Дубенского. Слова начальника горкомхоза Грязнова о казачьих перезахоронениях на городском кладбище подтверждают этот факт. Кто же еще? Из архивных данных известно, что у собора был похоронен Никифор Власьевский, купец, меценат; также были похоронены представитель знаменитой династии меценатов Петр Иванович Гадалов; один из последних городских голов Павел Степанович Смирнов, много сделавший для города (электричество и водопровод были проведены при нем); горный инженер Генрих Юлианович Стемпневский; Юлия Петровна Кузнецова, дочь Петра Ивановича, в замужестве Матвеева. Вместе с мужем Иннокентием Алексеевичем она была в числе основателей городской библиотеки и музея, Александра Федоровна Кузнецова, жена Петра Ивановича. Вот и все имена, которые мне известны, другие вряд ли удастся восстановить, да это и не является моей главной задачей.

Но есть и еще одно свидетельство, подтверждающее факт перезахоронения Резанова за кладбищенской оградой. Это воспоминание Владлена Петровича Кытманова: “В 1978 году 12 сентября у меня умерла мать, и была она похоронена на новом кладбище Бадалык. В конце сентября или в начале октября я пришел на могилу, чтобы посадить кустарник. Рядом кого-то хоронили, потом я прочитал фамилию Толстихина. Ко мне подошли двое мужчин и спросили — можно ли посидеть на лавочке у меня. Я сказал, что можно, только выпить у меня нет. По их виду было понятно, что они пьющие. “Мы только посидим, пока похоронят, потом похмелимся там”, — ответили они. Я работал, а эти двое говорили между собой. Из их разговора я узнал, что одного, постарше, звали Леха, а другого Сашка. Сашка даже свою фамилию назвал — Корчагин. Узнал я от них, что они работали могильщиками на городском Троицком кладбище до его закрытия. Вдруг Сашка спросил меня: “Ты слышал о Резанове?” Я сказал, что не слышал. “А у тебя какое образование?” — спросил Сашка. “Высшее”, — ответил я. “Высшее, и ты не слышал про Резанова? — искренне удивился он и продолжил: — Я о Резанове знаю с 16 лет, мне пришлось перезахоранивать от Воскресенского собора таких известных людей, как Резанов и Щеголева”. Я спросил — куда перезахоранивали. И вот что рассказал Сашка: “В октябре 1959 г., когда земля была еще мягкая, нам с Лехой дали задание выкопать могилу до обеда. Мы вырыли, и часов в 15-16 подъехал грузовик, остановился около угловой часовни с юго-восточной стороны, затем он развернулся и проехал метров 5-6, не доезжая до могилы примерно 1-1,5 метра, развернулся еще раз и остановился боком вдоль могилы. Мы открыли борт и сняли с грузовика наспех закрытый железный гроб. Я спросил у тех, кто привез его: “Кто это?” Мне ответили, что это Резанов. Мы закопали могилу и установили деревянную перекрашенную тумбочку. Это было примерно в метре от пролома в кладбищенской ограде. За пределом кладбища тогда уже было несколько могил. Это тоже были перезахоронения от старого Воскресенского собора. Потом на могиле установили памятник, и я года через два еще видел этот памятник и мемориальную доску с именем Резанова”. Рассказав все это, Корчагин предложил, если мне интересно, встретиться через неделю на самом Троицком кладбище, где он покажет мне могилу. Честно сказать, мне было совсем неинтересно, о Резанове я тогда ничего не знал, но ради уважения к человеку, который вызвался мне, человеку образованному, преподавателю, показать могилу исторической личности, я на всякий случай согласился.

Теперь нам предстоит разобраться: почему же перезахоронение было произведено за кладбищенской оградой? Те, кто стоял у власти — партийные и комсомольские вожаки, ничего не могли сказать мне по этому поводу. Остается предполагать, что, во-первых, это могло произойти потому, что дворянское и купеческое сословия для советской власти являлись чем-то враждебным, и место им было на задворках, в прямом и переносном смысле. Во-вторых, эти перезахоронения могли оказаться за оградой по той причине, что на городском кладбище, существующем с 1842 года, не было уже свободного места, и потому было решено прирезать участок свободной земли за оградой, тем более что часть кладбищенской стены уже была разрушена именно в этом месте. Эта моя версия подтверждается и тем, что в конце 60-х годов ставился вопрос об отводе земли под новое кладбище, а старому был подписан приговор — снести, а на его месте разбить парк со всеми сопутствующими объектами — танцплощадкой и пр. Вот что я записала со слов церковного сторожа Владимира Степановича Комарских, работающего на этом месте с 1977 года: “Где-то в году 1986 на кладбище был смотрителем Михаил Мельник. Он часто заходил к нам в сторожку. Однажды мы с ним разговорились о том, что кладбище хотели в 70-е годы снести, и он рассказал, что люди стали жаловаться везде, даже в Москву, из столицы приезжали сюда, чтобы разрешить этот вопрос, и вроде нашли, что тут есть достойные люди и кладбище надо сохранить. Да я и сам помню, что как-то я дежурил, подъехал целый автобус людей, все они были представительными, видать, из большого начальства. Они ходили по кладбищу, смотрели, видать, решали его судьбу. Помню, в то же время, чуть пораньше, на трикотажной фабрике, что находилась напротив кладбища, было обсуждение кладбищенского вопроса. Представители городских властей рассказывали, что на этом месте будет парк. Могилы незначимых людей снесут, сделают дорожки...” В Троицкой же кладбищенской церкви предполагалось открыть музей атеизма. Но, слава Богу, этому не суждено было случиться. С протестом выступили не только священнослужители, но и старожилы города, предки которых не в одном поколении покоились на этом кладбище. В 70-е годы за городом открыли новое кладбище, а старое закрыли для захоронений.

Так старинное городское Троицкое кладбище в центре Красноярска оказалось совершенно заброшенным и предоставленным городскими властями и общественностью для разграбления и бесчинства. Потерявшие совесть граждане снимали старинные оградки и перевозили их на новое кладбище, устанавливая их на могилах своих родственников, или же использовали в быту, в своем хозяйстве. Самые “смелые” похищали памятники и надгробные плиты, сбивали с них надписи и наносили новые, водружая на могилы своих родственников. Поэтому в исчезновении памятников с могилы Резанова и соседних с ним могил нет ничего необычного. Тем более что были они на отшибе.

Но, может быть, не это самое страшное. Вот сейчас многие удивляются или возмущаются — как можно было потерять могилу такого человека, как Резанов?! Я же этому совсем не удивляюсь, скорее удивилась бы тому, если бы ее сохранили. Ведь в советские годы установилась чудовищная традиция беспамятства. И по сей день кладбища зарастают бурьяном, могилы оскверняются. И новое время пока мало что изменило в людях. Времена воинствующего безбожия и всеобщего атеизма отступили, а психология осталась. И, видно, не одно еще поколение унаследует ее пережитки: горы бумажных, а то и металлических цветов вместо принятых в христианстве живых; пьянки вместо поминок, напоминающие языческие тризны; трапезы на могилах усопших вместо молитвы об упокоении. Забыли мы, как хоронят православные христиане, да и не хотим вспоминать. А ведь места захоронения усопших считались святыми. Первые христиане на могилах свершали таинство евхаристии. А мы во что превратили могилы наших предков? Боюсь, что и эта могила Резанова со скромной дощечкой может быть вновь потеряна, уже в третий раз.

Тогда у меня не было достаточных оснований утверждать, что прах Резанова официально перенесен на Троицкое кладбище и захоронен именно на том месте, где сейчас установлена и обозначена мною могила, и потому я предположила, что хотя бы крохотная частица праха Резанова покоится здесь, в одном из ящиков, привезенных от Воскресенского собора. Тогда же я подумала о том, чтобы отметить памятным знаком это место как общую братскую могилу, принявшую и останки Резанова. В краевой газете я опубликовала небольшую заметку под заголовком “Последний приют командора”. С краткой информацией выступила и по радио. Через некоторое время прочитала в местной прессе отклик на мое выступление человека, который тоже занимался историей командора Резанова. Вот дословный текст этой заметки: “Слышала я недавно по радио “сенсацию”: могила Резанова находится совсем не на том месте, где сейчас установлен памятный знак (на Стрелке. — О. А.), а на кладбище. “На колу мочало, начинай сначала...”. Вот так, с усмешечкой, с обидными кавычками вокруг слова “сенсация” были оценены мои усилия по поиску перезахоронения останков Резанова, и поиску, как мне казалось, ненапрасному. Эта заметка усилила мое общее депрессивное состояние, вызванное равнодушием и властей, и общественности города к трудам возглавляемого мною “Некрополя”. А тут болезнь навалилась, и я решила сдать дело по расследованию и поиску могилы Резанова в архив и никогда к нему больше не возвращаться. Но не тут-то было. Через пять лет Николай Петрович Резанов опять напомнил о себе. Увидев в том промысел Божий, я приняла решение не отступать, пока не поставлю все точки над “i” в этом вопросе.

Узнав, что Алексей Алексеевич может указать место могилы, я приглашала его приехать на Троицкое кладбище, но он отказывался. Уже тогда Алексей Алексеевич был очень болен. Но зная, что каждый день для любого из нас может быть последним, я однажды с трудом уговорила его приехать, чтобы на месте разобраться. Он приехал в сопровождении жены, мы походили по кладбищу, потом зашли в мой “офис” — в вагончик “Некрополя”, где я записала рассказ Белова 24 марта 1998 года: “Я служил в Туркмении, в погранвойсках. Уволился в запас 10 октября 1960 года и по комсомольской путевке приехал в Красноярск где-то 15 октября вместе с другими солдатами-пограничниками. Нас поселили в общежитии в поселке Индустриальном. Примерно дня через три после приезда нас повезли в фотоателье, которое находилось на месте теперешнего Дома быта, напротив Покровской церкви. Когда нас сфотографировали, мы вышли на улицу и увидели, что в сторону старого базара, к Стрелке (эти названия я узнал позже) шло много народу. Из чистого любопытства мы присоединились к ним. Подошли к месту, где стоял Воскресенский собор (название собора я узнал позже). Собора почти не было, он был разрушен, кругом валялись кирпичи, мусор, играл духовой оркестр. Одно место было оцеплено милицией, вокруг оцепления стояли люди. Когда я подошел, увидел вырытую яму, из которой через несколько минут стали поднимать гроб, видимо, он был тяжелый, его с трудом вытащили. Гроб открыли и на лицо покойного сразу набросили белый материал. Подкатили орудийный лафет и поставили на него гроб, потом разрешили всем, кто присутствовал, пройти мимо гроба. Прошел и я, и увидел, что этот человек одет в мундир с эполетами, при нем лежала шпага в ножнах. Когда все прошли, процессия двинулась в сторону улицы Сурикова к Игарской, к городскому кладбищу... Припоминаю, что на горе около кладбища нас встречал священник в облачении. Прошли через центральный вход на кладбище и пошли по аллее справа от церкви, мимо могил декабристов. Я остановился здесь и ждал, когда начнется митинг. Он начался минут через десять. Я подошел ближе к могиле, там плотной толпой стоял народ. Хочу сказать, что могила находилась недалеко от церкви и от могил декабристов, где-то напротив памятника на могиле купца второй гильдии Ивана Ивановича Кузнецова, даже чуть наискосок от нее в сторону медицинского института, около кладбищенской ограды, со стороны реки Качи. Речи на могиле говорили представители от управления культуры, крайисполкома, комсомола. Смысл этих речей был таков, что наши великие страны надо объединять дружескими связями и что первую такую связь между Калифорнией и Россией протянул Николай Петрович Резанов. И еще в этих речах были такие слова, обращенные как бы к самому Резанову, что мы, дескать, установим тебе памятник, как одному из достойных граждан России...”

Вот такую историю поведал мне второй Белов. К сожалению, Алексей Алексеевич скончался через три месяца после нашей встречи. Но об этом факте он рассказывал и другим людям, например, Маргарите Николаевне Рыбалко, также работнику телевидения. Я же вспомнила, что в моей папке о Резанове есть рассказ, записанный еще в 1993 году со слов Михаила Федоровича Величко, журналиста и краеведа, о могиле Николая Петровича. Порывшись в своих бумагах, я обнаружила небольшой листок со следующей записью: “Помню, что бывал с дочкой в 60-е годы на Троицком кладбище, мы обходили могилы, читали надписи на них, и я смутно припоминаю, что видел памятник Н. П. Резанову. Был он вроде из черного мрамора и представлял собой дерево с обрубленными ветвями и находился в секторе №1, справа от центрального входа, в пространстве между могилами Г. В. Юдина и купца И. И. Кузнецова”. Это было первое подтверждение слов А. А. Белова! Потом были и другие. Вот какой разговор получился у нас с краеведом Евдокией Федоровной Бессоновой 29 октября 1998 года. Я спросила ее, в каком году проводилась “великая” уборка городского кладбища. Евдокия Федоровна ответила, что в 80-е годы. Я спросила, в связи с чем проводили такую уборку, и Бессонова рассказала, что в те годы из Москвы приезжали представители из министерства культуры, и краеведы водили их по городу, показывали памятники истории. Показывали гостям и старое городское кладбище, рассказывали о могилах известных людей. Кладбище было запущенным, вот, видимо, после этого городское начальство получило нагоняй от москвичей и стало приводить его в порядок. Москвичи, возможно, приезжали по жалобам общественности и частных лиц. Все дело в том, что это был тот момент, когда кладбище хотели снести, а народ был против. И московская комиссия, видимо, решала, оставить кладбище или нет. С замиранием сердца я задала Евдокии Федоровне последний вопрос: что она знает о могиле Резанова? И Бессонова поведала мне, что могилу Резанова они показывали москвичам, она находилась недалеко от церкви, на той стороне, где похоронены декабристы, дальше от них на восток. На могиле стоял памятник из черного камня вроде дерева с обрубленными ветвями, памятник был полуразрушен, но надпись была сохранена, точно воспроизвести не может, но что это был Резанов, помнит. Когда мы в ноябре того же года с Евдокией Федоровной ходили по кладбищу, она указала мне почти то же место, что и Белов.

Оригинальное воспоминание я записала со слов Евгении Ивановны Пятковой: “Когда я слышу разговоры о Николае Петровиче Резанове, о его могиле, то передо мной всегда возникает кладбищенская ограда Троицкого кладбища, та сторона, что выходит на речку Качу недалеко от церкви. Почему такие ассоциации, я не знаю, но, видимо, я была невольной свидетельницей перезахоронения праха Резанова на городское кладбище. Памятника на могиле я не помню, вероятно, его сразу не поставили. Прошло много лет с тех давних времен, потому припомнить подробно событие трудно”.

Поиск все продолжался, в моих записях появлялись все новые адреса и люди. Иногда это были и мои старые знакомые, с которыми я на данную тему никогда не говорила, а потом, как выяснялось, они могли одарить меня сюрпризом. Так случилось в нашем разговоре с краеведом Иваном Алексеевичем Целищевым. Его воспоминания представляют большой интерес, но одно прискорбно, что мы откладываем иногда на потом то, что нельзя отложить, ведь жизнь человеческая в Божьих руках, и каждый день для нас может стать последним. Иван Алексеевич, можно сказать, держал ниточку в своих руках, которая бы привела к месту захоронения Резанова, но упустил ее. К сожалению, так часто с нами бывает: что нужно бы сохранить для потомков — не сохраняем. Но вернемся к воспоминаниям Целищева: “С Петром Федоровичем Трошевым, старожилом Красноярска, который много знал об истории города, я был хорошо знаком. Мы часто встречались за чашкой чая. Помню, как-то в марте в конце 80-х годов у нас зашел разговор о Н. П. Резанове. И тогда Петр Федорович сказал, что вот потеплеет и тогда он сводит меня на Троицкое кладбище и покажет, где похоронен Резанов. В 1990 году Трошев умер, и мы так и не собрались сходить на могилу Резанова. Еще Петр Федорович очень возмущался поведением бывшей тогда директором краеведческого музея Глусской, потому что надгробная плита с надписью из могильного склепа Резанова была привезена во двор музея, где она долго валялась, никому не нужная, а потом исчезла...”

Давайте будем учиться заново вере нашей православной — без нее Россию не поднять. Так хочется, чтобы мы наконец вспомнили, что и кладбище — святое место. Вот несколько фраз из книги “Православный обряд погребения” о том, как вести себя на кладбище: “...Любовь к почившему заставляет родственников соблюдать в чистоте и порядке его могилу — место будущего воскресения. Придя на кладбище, надо зажечь свечу, совершить литию, по желанию прочитать акафист или канон о упокоении усопших. Затем прибрать могилку. Не нужно есть и пить на могиле. Не надо оставлять здесь еду, лучше отдать ее нищим и голодным...” Кладбище — это особое место, духовное, и как мы себя там ведем, так и отразится все на наших детях, внуках и даже на душе усопшего родственника. Ведь душа бессмертна. Все в мире взаимосвязанно, и не надо тешить себя надеждой, что если кто-нибудь из нас без свидетелей бросит мусор на чужую могилу, то все пройдет для него бесследно. От людей можно укрыться, их можно обмануть, а перед Богом все равно придется отвечать. Но пока мы живы, мы должны отвечать и перед людьми.

Да, конечно, ни власти, ни красноярцы не выслушивают массу упреков в связи с заброшенностью и ненужностью нашего старинного кладбища-музея от гостей из разных мест, какие выслушиваю я, они не видят снисходительно-насмешливых улыбок иностранцев, какие я вижу. В прошлом году приезжал журналист из Чехословакии Вацлав Бартишек. Он разыскивал могилы чеш-
ских легионеров по всей России. Пришел и на Троицкое кладбище и попросил меня показать, есть ли такие могилы здесь. Такая могила на нашем кладбище была, но для меня был вопрос — как провести туда журналиста. Хотя шел дождь, отложить дело было нельзя, так как Вацлав уже уезжал. И мы пошли — как в атаку. Сверху лил дождь, снизу не было спасения от яростно жгучей крапивы (Вацлав потом признался, что с такой крапивой он встретился впервые). Путь наш преграждали оградки — высокие и низкие, маленькие и огромных размеров, ухоженные и запущенные. Поставленные как попало, они создавали лабиринты, выхода из которых не было — и тогда мы перелезали через них. Представьте, какой стыд и позор я испытала! Наконец мы у цели. Памятник сохранился, но был полуразрушен. С легким укором Вацлав сказал: “А ведь мы могилы ваших соотечественников содержим в порядке”. Что я могла ему ответить? Показав глазами нашу кладбищенскую убогость, разведя руками, я сказала ему: “Нам свои не нужны, а уж иностранцы и подавно”. Приезжал Вацлав и в этом году с благородной миссией. Его родина не хочет оставлять своих соотечественников в забвении. Правительство хочет восстановить, отреставрировать памятник. Пробирались к могиле старым путем, и Вацлав шутил: “Когда мы отреставрируем памятник, мы на открытие пригласим ваше высокое начальство, интересно, как оно сюда будет пробираться”.

И действительно, как? Может, все-таки возобладает над нами разум, и мы разберем эти лабиринты из разномастных оград? Но вернемся опять к Николаю Петровичу Резанову. Красноярские события, связанные с именем командора, загадочны, и носят, как мы видим, чуть ли не детективный характер. Взять хотя бы историю с письмом из Америки. Мне удалось найти двух свидетелей тому. Это заместитель директора краеведческого музея Валентина Ивановна Пирамонова, уважаемый человек и прекрасный специалист, отдавшая музею почти сорок лет своей жизни, и сотрудник музея Идея Терентьевна Рева. Валентина Ивановна сообщила, что где-то в конце 60-х годов она услышала от бывшей тогда директором З. К. Глусской, что пришло письмо из США с просьбой сообщить о могиле Резанова. Самого письма и ответа на него она не видела, что было в нем, не знает. В фондах музея ни письма, ни ответа на него нет. А вот воспоминания И. Т. Рева: “Я пришла в музей в 1957 году, директором тогда была Глусская. Помню, где-то в конце 60-х или в начале 70-х годов на одном из заседаний в ее кабинете, закончив разговор о музейных делах, она стала рассказывать, что в музей пришло письмо из Америки, связанное с Н. П. Резановым. Она говорила с гордостью, что, мол, из-за “бугра” к нам проявили интерес и что это очень престижно для нас. Помню, что письмо она держала в руках, показывала его нам, но не зачитывала. Наверное, она говорила, о чем в нем шла речь, но я теперь не помню...” Интересно, что ни в фондах музея, ни в личном фонде Глусской письма этого нет, а вот ответ, как я уже писала выше, был обнаружен архитектором Константином Шумовым, и в нем говорилось о перезахоронении Резанова на Троицкое кладбище. Поэтому совершенно обоснованно Нина Ивановна Чечеткина, зам. председателя горисполкома, на запрос краеведов о местонахождении могилы камергера Резанова ответила — на Троицком кладбище. В одном лишь она погрешила, сказав, что за могилой ведется уход. До “перестройки” велся уход только за могилами декабристов и революционеров, другие могилы интереса для партии коммунистов не представляли.

Когда в 1960 году нашли подлинную могилу у Воскресенского собора и перезахоронили на Троицком кладбище, то вполне возможно, что памятник установили здесь, снятый с первой могилы. Хотя, скорее всего, памятник с первой могилы просто украли. Городские власти, пообещав Резанову поставить ему достойный монумент, призадумались, но, скорее всего, ненадолго, и решили, не мудрствуя, снять памятник с чужой могилы какого-нибудь
“эксплуататора” и увековечить память командора. Все это я пишу не голословно. За 8 лет своей работы на кладбище я таких случаев встретила немало. Наверное, никто и не догадывается, что, например, памятник на могиле знаменитого певца, “сибирского соловья” — Петра Ивановича Словцова украден с чужой могилы. На могиле трех погибших военных тоже стоит старинный монумент, но венчает его уже... пятиконечная звезда. Даже неспециалисту видно, что звезда сюда не вписывается, здесь был православный крест.

В Вене на городском кладбище есть аллея композиторов. Здесь среди прочих надгробий выделяется колонна повыше всех, увенчанная бюстом. Это могила гениального Моцарта, но праха под этой колонной нет, так как могила его утеряна, она где-то рядом, недалеко, хотя точно не установлена. Но это не мешает почитателям великого композитора нести сюда цветы и свои сердца, отдавая дань уважения гению. Поэтому самое главное, что могила Резанова есть, есть место, куда можно прийти, поклониться, вспомнить о славном командоре. И этим смыть хотя бы часть позора с нашего города, чтобы о нем не говорили: “А, это тот город, где потеряли могилу Резанова?” Главное — она есть. Теперь мы имеем возможность наконец-то перенести сюда елочку, которую привез из Америки Майкл Клок, — профессор, декан математического факультета Тихоокеанского университета штата Оригон. По приглашению он в 1993 году читал лекции в Красноярском университете, где познакомился с преподавателем Анной Петровной Сурник, которая тоже занимается сбором материала о Николае Петровиче Резанове. Она попросила Майкла, чтобы после приезда на родину он побывал в тех местах, где бывал Резанов. Майкл просьбу ее выполнил и в письме сообщил много интересного, в частности о том, что на острове Кадьяк есть еловая роща, начало которой положил Николай Петрович. По его приказу там была посажена елочка, от которой пошла поросль, и образовалась роща, которую теперь на острове называют рощей Резанова. Анна Петровна в своем письме высказала мысль, что хорошо бы привезти елочку из этой резановской рощи на Аляске в Красноярск. И вскоре ее желание исполнилось. В 1997 году в России состоялся чемпионат мира по вольной борьбе. Майкл приехал на него, являясь чемпионом по этому виду спорта. Но предварительно он побывал на острове и выкопал маленькую елочку в резановской роще. Перелетев через океан, гостья прибыла в Красноярск. Ее хотели посадить на Стрелке, у концертного зала, где обозначено место бывшей могилы Резанова, но побоялись, что сибирские морозы могут погубить заморскую гостью. Тогда отнесли ее на пароход-музей “Святитель Николай”, где она пережила первую зиму. Потом ее почему-то перенесли и посадили во дворе литературного музея, на ул. Ленина, 66, а не на бывшей могиле. Наверное, побоялись, что ее могут сломать или какой-нибудь “коллекционер” унесет елочку к себе домой. Теперь место ее на Троицком кладбище — на могиле командора. Пусть посланница украшает ее своими пушистыми веточками, связывая таким образом после кончины красавицу Кончиту и знаменитого командора.

Был декабрь 1998 года. Шел Рождественский пост, в который можно было есть рыбу, кроме среды и пятницы. Я дала обет Николаю Чудотворцу, святому покровителю Николая Петровича Резанова, что буду поститься и в четверги (это особый день почитания Николая Угодника). Молилась ему об одном: только чтобы он мне помог поставить все точки над “i” с могилой Резанова. Долго я молилась в своем вагончике, что стоит прямо на кладбище, и просила об этом. И вот 24 декабря, в четверг, прочитала акафист Николаю Чудотворцу и попросила его, чтобы он открыл, где покоится прах Резанова. Спать я легла в 1 час 50 минут. Разбудил меня сильнейший кашель, хотя я по ночам никогда не кашляла. Проснулась с ясной головой, вроде я совсем и не спала. В тот же момент в голове возникла картина: рядом с деревянным крестом, которым уже было обозначено место могилы, возникла надгробная плита, которая стоит на могиле Кончиты, то есть она мне представилась стоящей рядом с этим крестом, вроде как две могилы должны быть рядом. Потом картина сменилась, и передо мной возник памятник на могиле Резанова: кирпичное основание в виде прямоугольника, над ним крест, он заложен в это основание. На лицевой стороне основания — медальон, примерно такой, какой был на могиле Николая Петровича, и внизу на медальоне слова: “Я тебя никогда не увижу...” из знаменитой оперы “Юнона” и “Авось”, посвященной любви Кончиты и командора. Под медальоном как бы надгробная плита с могилы Кончиты и внизу на ней слова: “Я тебя никогда не забуду...” От слов на медальоне к словам на плите протянулась как бы ниточка или ленточка и вдоль нее написано: “Россия”. От надписи на плите к надписи на медальоне также протянулась вдоль нить со словом “Америка”. Я посмотрела на часы — было 5 часов 10 минут. Утром я, как могла (художник из меня плохой), изобразила ночное видение. Надо было как-то это видение претворить в жизнь. Я обратилась к прихожанке Троицкого храма, ведущему специалисту завода “Сибтяжмаш” Валентине Дмитриевне Оценовой с просьбой помочь. Заводчане охотно откликнулись на мою просьбу. Генеральный директор Павел Леонидович Лусников дал добро, и работа началась.

Об авторе.Ольга Павловна Аржаных. Родилась в селе Рубино Тюхтетского района Красноярского края. Закончила юридический факультет Иркутского университета. Работала юристом, заместителем районного прокурора, в настоящее время — директор музея-заповедника под открытым небом “Некрополь”. Участвовала в составлении “Свода памятников истории города Красноярска”. Автор исторических брошюр “Дневники епископа Никодима”, “Место свято, место покойно”, “Корни Пушкина в Красноярске”. Живёт в Красноярске.