Anna Manson, 19 лет. Студентка факультета PR Государсвенного Университета Управления. Занимаюсь творческой деятельностью с 14 лет. Очерк "В ожидании жизни" - 3-й по счету из тех,что я написала.

В ожидании жизни

«Когда умирает последняя надежда, начинается ад.
Но отчаяние ада порождает новую надежду – иллюзию».

Каждое утро Сэма начиналось с того, что он вытаскивал из валяющейся около кровати пачки сигарету, прикуривал ее бензиновой зажигалкой, вставал с кровати (всегда с левой ноги) и обреченно плелся на кухню. Что поделаешь, начался еще один день такой долгой, такой короткой, такой странной жизни.
За окном светит солнце, а может, льет проливной дождь - ни то, ни другое, особой важности для Сэма не представляли. Ему совершенно все равно, какая погода за окном. Достав из кухонного ящика полупустую банку с кофе, Сэм насыпал в маленькую зеленую чашку две ложки, поставил электрический чайник, и нерасторопно опустился в кожаное кресло, ожидая, пока закипит вода и стлеет первая утренняя сигарета.
Наконец, закипает чайник с громким, разносящимся на всю квартиру шумом, Сэм поднимается с кресла, подходит к столу и заваривает кофе. Сделав пару глотков, он ставит дымящуюся чашку на обеденный стол, вытаскивает из пачки еще одну сигарету, прикуривает ее бензиновой зажигалкой и направляется в ванную. Совершив все необходимые действия, он выходит из ванной все с тем же «автоматическим» выражением лица и снова садится в кресло. Через час по идее надо дойти до подруги, забрать у нее пару вещей и подкинуть денег. Потом не мешало бы зайти к другу, хотя бы за тем, чтобы поинтересоваться, как дела. По большому счету Сэму, конечно же, было до лампочки, как дела у кого-то. Но он был вежлив, тактичен и галантен, и потому, как и все остальные люди, отдавал долг общественности. Можно и на работу съездить, только все равно уволиться охота. Зачем вообще работать, раз в этом нет никакого смысла? Деньги? Кто сказал такую глупость? Деньги все равно будут, даже если ты не работаешь. Потому что еще жива мама или папа, или другие родственники, которые не дадут умереть с голоду. «А если дадут, – считал Сэм, - и слава Богу. Значит, меньше буду мучаться». Не нравились Сэму ни его подруга, ни его друг, ни его работа. Именно поэтому он не задумывался над таким нелепым вопросом, нравится ли ему его жизнь. И подруга, и друг, и даже родители то и дело замечали, что Сэм не радуется жизни. На что он говорил, что ему самому все равно, радуется он своей двадцатипятилетней жизни или нет. Какое же остальным до этого есть дело?
Тем не менее, дойти до каждого вышеперечисленного все-таки надо. Допив кофе и докурив четвертую за утро сигарету, Сэм включил музыку и принялся одеваться.
За окном начался дождь, который сменил утреннее оптимистичное солнце. Но дождь оказался недолгим. Уже через двадцать минут опять светило солнце, и опять все, кому нечем заняться в начинающийся будний день, выползли на улицу. Сэму они напоминали глупых жуков, поддающихся ни иначе, как инстинктам, и только им. Светит солнце – значит, надо быть на улице, греться, радоваться жизни, радоваться тому, что до сих пор живы. Ну, а если дождь(что представлялось Сэму гораздо интересней), тогда у каждого жука появляется какое-то разнообразие и отличие от остальных. Кто-то будет стоять на кухне и варить суп, кто-то пропылесосит квартиру, другие поедут на машине в крупный универмаг за продуктами, а кто-то просто ляжет спать. Именно тогда, когда внешние условия застают человека врасплох, он как бы оживает, начинает самостоятельно мыслить. И пусть в этом случае им уже движет инстинкт самосохранения, в любом же случае, он гораздо интересней хотя бы для наблюдения.
А тем временем по улице бегали счастливые своим познавательным детством ребята, тут же крутились матери с колясками, на лавочках сплетничали старухи, кто-то бежал по делам, кто-то неспешно прогуливался с собакой. «Скорее бы они все передохли» - подумал Сэм. Проходя мимо всей этой суеты, он размышлял о музыке. Надо сделать так, чтобы реверберация наиболее соответствовала настроению гитары. Подобрать звуки, обрезать их, выпустить наружу… И вторую часть третьего трэка надо сгладить, иначе получается, будто электронщик не смог удержать ход. Много мыслей на сей счет было у Сэма. Очень много. Пожалуй, ни на одну тему он не тратил столько внутренней энергии, обдумывая все ходы и возможные варианты, последствия и случайности, соотношения и взаимосвязи…
Да и что может быть важнее всего остального? Сэм не относился к людям, привыкшим мыслить простыми, предельно ясными категориями. Намного увлекательной ему казалось действовать по кривой траектории, обходя кочки и переступая через карьеры, плавно, медленно доходя до цели. Свои мотивы такого творческого подхода к любой ситуации он не считал нужным кому-то объяснять. И, видимо, правильно делал, поскольку почти всегда добивался намеченной цели. Дойдя до дома подруги, он позвонил в домофон и принялся ждать ее. Сэм стоял на крыльце давно известного ему подъезда, куда он впервые имел честь зайти около десяти лет назад, и осматривал обновленные окрестности. Какие-то новые лица появились на районе, которые построили множество лавочек, покрасили заборы, расширили дорогу, посадили елочки вокруг обшарпанного высотного дома. «Как же быстро все меняется, – подумал Сэм. – Вот так и мы состаримся уже через пару десятков лет, и наши дети будут гулять в этом же самом районе, и будут делать свои выводы, так сильно похожие на наши, проходить все те же классические периоды, как первая любовь или первое разочарование. Лучше бы им вообще не рождаться…» Да, наши дети всегда будут думать, что им повезло, поскольку они родились именно в этом месте и в это время, в век новых технологий. И радоваться своей молодости, так как, наверное, самое святое знание, которое есть у человека, это знание о том, что у него есть будущее, которое ждет его. Именно такого знания уже не осталось у Сэма.

Но вот и она появилась, прервав его размышления… С коляской, с ребенком от другого мужчины, бледная, мало довольная происходящим на улице, по-особенному серьезная, ответственная за жизнь, которую дала новому человеку. Она – полностью состоявшаяся женщина, поскольку у нее есть ребенок. Дети, которые в некотором смысле заменяют бессмертие своим родителям, на протяжении жизни становятся самой мучительной платой за свободу. Она бы уже давно развелась с мужем и вышла замуж за Сэма, который был ее первой любовью, но как она могла лишить человека, который вступил в этот мир всего два года назад, нормальных понятий, связанный с полной семьей и наличием родного отца?! И на свое личное счастье настоящая мать закрывает глаза, когда дело касается ее ребенка и его душевного здоровья.
Каждый день они виделись с Сэмом. Прогуливались по до боли знакомым местам, до неузнаваемости узнаваемым паркам, разговаривая, разговаривая и разговаривая. О чем они говорили, толком не знал никто. Возможно, по большей части то были бытовые беседы, либо пустой треп ни о чем, а, может, схожие размышления о людях, отношениях, воспитании детей. Сэм делился с ней новыми подробностями своей в последние годы однообразной жизни, она – новыми подробностями своей новой жизни. Спустя час прогулки он провожал ее до подъезда, где они сухо прощались и разбредались в разные стороны. Сэм закуривал сигарету и шел дальше по своим делам.
Друг, которого он ежедневно навещал, был, несмотря на творческую профессию, всегда в приподнятом и гостеприимном расположении духа. Более позитивного человека, а тем более художника, встретишь далеко не на каждом шагу. Покурив с Сэмом на лестничной клетке и порадовавшись самым обыкновенным вещам, он приглашал гостя в квартиру пить кофе. За чашкой кофе он обычно суетился на кухне, то и дело уточняя, кому сколько ложек сахара необходимо, улыбался и по-доброму шутил.
За визитом к другу по расписанию Сэма следовал визит к родственникам, живущим совсем неподалеку от первых двоих. Таким раскладом легко можно было воспользоваться – все живут рядом, следовательно, экономиться время на дорогу. Но Сэм действовал нерасторопно: да и куда ему было торопиться? Погуляв с собакой бабушки и одолжив денег у дяди, он направился в сторону дома.

Ким проснулась одновременно с двумя эмоциями: как здорово, что наступило утро, которое означало, что жизнь продолжается, но как же сильно не хочется просыпаться, чтобы продолжать эту жизнь. В ее совсем еще юном возрасте подобный оптимизм полагал быть чем-то естественным, хотя, никто из ее окружения не обладал столь поглощающим пессимизмом. Она просыпалась, шла в ванную, потом завтракала и одевалась. Перед уходом она еще раз смотрела на себя в зеркало, не в силах оторваться от отражения печали в собственных глазах. Она не жалела себя, а просто ждала, пока стлеет первая утренняя надежда на совместное счастье с Сэмом.
Ким вышла на улицу. Снаружи ярко светило мягкое утреннее солнце; свежайший, кристальный воздух проникал в легкие. Совсем недавно вновь пробудившийся мир начинал шевелиться, набирая обороты. К девяти часам утра на дороге уже была пробка, море людей вливалось в автобусы и маршрутные такси. Возрастающая с каждой минутой волна агрессии подкреплялась новыми амбициями, народ летел на работу, и каждый боялся опоздать, что вызывало в Ким отвращение. Лучше опоздать куда угодно, чем вести себя как зверь, расталкивая себеподобных локтями, считала она. Каждый день, по несколько раз на дню ей приходилось наблюдать, как в порыве бытовой суеты теряется не только мораль и честь, но также исчезают любые грани между мужчинами и женщинами, стариками и молодыми. И остается только понятие богатых, которые стоят в пробке, под кондиционером в салоне дорогого авто, и бедных, у которых нет иного выбора, кроме как тереться друг о друга в душном метро, и ненавидеть остальных за то, что они дышат тем же воздухом. Транспортные пробки и тупые водители бесят всех и каждого, но Ким больше всего обращала внимание на уйму нищих, убогих, плохо-одетых и просто некрасивых людей. Ее раздражало каждый день, по три часа в день смотреть на лица, перекошенные равнодушием, болью, неудовлетворенностью. Но сие раздражение пряталось под лучезарной радугой новой надежды, что когда-нибудь что-то произойдет с Сэмом. Можно сказать, каждый новый день имел для нее смысл лишь потому, что она могла надеяться на его звонок и его желание видеть ее. Главное, закрыть глаза и заткнуть уши, скоротать как-нибудь этот проклятый день, и дождаться вечера. Ведь вечером это могло произойти.
В действительности же Сэм и Ким виделись почти каждый вечер с целью пройтись по ночному городу, поделиться старыми знаниями и заняться духовным и физическим сексом. На секс всегда можно найти время, было бы желание. Однако, не всегда получалось так, что это желание оказывалось взаимным одновременно. Скажем, у одного могло возникнуть желание сегодня, а у другого только послезавтра вечером. Так и жили, то есть, в бесконечном ожидании взаимности. Может, кто-то из двоих людей в отношениях ждет понимания, а другой эмоциональной ответной реакции, потому и складывается все как-то криво, а в конечном счете не складывается ничего. Есть ли выход их подобной ситуации? Конечно, ведь выход есть всегда, каким бы уродливым он ни казался. Но, возможно, просто объяснить ситуацию представлялось кому-то столь уродливым, что никто не решался никому ничего объяснять. Так и жили, то есть, ожидая, пока все станет ясно само собой. Пусть это «ясно» придет красиво, не задевая своими прямыми углами за ту хрупкую основу отношений, которые они создали.
Когда они виделись, она словно перемещалась в рай, и ловила каждую секунду, не давая ей ускользнуть из памяти. Со всех сторон восприятия одного человека другим, именно Сэм воспринимался ею как кто-то, кого хочешь видеть всегда рядом, от кого никогда не устаешь, с кем всегда интересно. Ким довольно быстро уставала от одних и тех же людей, но сколько бы дней, ночей, суток она не проводила с Сэмом, ей всегда было мало. Как долго бы они не соприкасались друг с другом, ей никогда не было достаточно. Желание обладать им полностью и безраздельно составляло смысл жизни и занимало 99% мыслей! Она буквально дышала им, пропитываясь каждой мелочью, единицей, словом, жестом, взглядом. Она любила совершенно все, что его окружало, все, чем он жил, все, что у него было или чего не было. Любила ли она Сэма? Возможно, она любила его, а может, она любила процесс получения информации о нем и обо всем, что с ним связано. И, возможно, это стало такой силы помешательством, что она была готова потратить всю жизнь, отдавшись изучению Сэма.
Так, каждый день, а вернее, каждый вечер Ким начинала с ожидания звонка или письма. Спрашивается, нельзя ли не мучиться, а взять, и самой позвонить? Нельзя. Потому что есть правила игры, которым надо следовать, в случае, если ты действительно хочешь прийти к положительному результату. А Ким хотела. Настолько хотела, что это действительно стало для нее смыслом жизни. Нельзя звонить человеку, который сам должен позвонить, если у него возникнет такая потребность. А если не позвонит – значит, просто не возникло потребности, а следовательно, можно продлить ожидания до завтра. И лишь тогда, когда становилось понятно даже ослу, что сегодня он уже не позвонит, она закрывалась в комнате и тихо плакала, лежа в темноте на диване. Потому что прекрасно понимала, что ему все равно, что сейчас чувствует она, даже если она умирает, так как, скорее всего, он сейчас со своей подругой. И счастлив, что с ней, а не с Ким.
Иной раз Ким просто звонила одному из совершенно неинтересных ей людей, покупала на последние деньги гашиш и надолго уходила в иллюзию благополучного коротания ожидания жизни с Сэмом. И, как только наступал следующий вечер, приносивший с собой личность Сэма, она снова чувствовала себя лучше всех на свете, а свое существование - жизнью, наполненной настоящим смыслом. Постоянный вселенский страх улетучивался мгновенно, словно его и не было, а истощающая организм депрессия превращалась в жалкую тень, забитую где-то в углу души до первого вызова. Ким чувствовала, словно в нее вдохнули новую жизнь; никогда доселе не дававшая о себе знать энергия переполняла ее, исчезало все, что хоть как-то могло быть связано с болью. Ким полностью выпадала из реальности и с головой окуналась в облако восхищения и непреодолимого желания.
Тем не менее, уверенность в появлении у Сэма взаимного чувства к ней с каждым днем таяла подобно восковой свечи, оставляя после себя бесформенную субстанцию от несбыточных надежд.

Однажды ясной майской ночью, когда все уже давно закончилось, Ким шла к своему дому по зеленой алее. Воздух, который она глубоко и с наслаждением вдыхала, был абсолютно такой же по запаху, как и тогда, когда с ней был Сэм. И все вокруг, вплоть до мелочей, оставалось точно таким же, но не было рядом его. Она сдерживала себя, чтобы не повернуть голову и не поделиться своими мыслями об окружающем мире с Сэмом, но потом опять вспоминала, что Сэма уже нет. Точнее, он есть, где-то очень далеко, не с ней, а все, что когда-то было связано с ней, осталось у него дома в виде профессиональных черно-белых фотографий, ее книг, предметов для жестокого секса, компакт-дисков, звукозаписей, диктофона и остатков кофе. Смятое сезонами, постаревшее от жизни колесо машины валялось около соседского дома, именно то колесо, на которое как-то ступил Сэм и чуть не упал с него, изображая философа или гангстера, или шута – Ким уже не помнила, время стерло из памяти этот образ. Угол за домом, где они останавливались покурить на прощание, и подъемные краны, которые не давали им спать по ночам, хотя они и не хотели тогда спать, - теперь же все это стало ненавистным: и подъемные краны, которые не давали ей одной спать, и угол за домом, на котором она курила с кем-то другим. Ее память никак не хотела заглохнуть, постоянно возвращая в то время, когда она чувствовала себя сильной, уверенной, спокойной. Как и многие люди, попавшие в такую ситуацию, она, конечно же, верила то в чудо, то в большое будущее, то в справедливость, то в себя. Но ей, в отличие от других, было непонятно, что же она должна чувствовать к человеку, которому не нужна. Любить - бесполезно, ненавидеть - грех, а стать равнодушным просто невозможно, когда она точно знала, что именно Сэм нужен ей. И только его она готова видеть каждый день, каждое утро, каждую секунду рядом с собой. И до конца своих дней. При всем этом Ким не была наивной и отчетливо понимала, что все пройдет, и это тоже пройдет, но вопрос лишь в том - когда? Ей все время казалось, что вот еще месяц, и она забудет об этом человеке, а еще через полгода не поздоровается с ним на улице. Однако, шли недели, за ними мучительно тянулись месяцы, три, пять, семь... И мало что менялось. Портрет Сэма плавно и очень, очень медленно уходил из головы.

Ким написала письмо:
«Я не придумываю литературных метафор, я просто не знаю, как выразить то, что чувствую к тебе. Я ненавижу тебя за то, что ты занял все мои мысли, все мои чувства, все мои действия. Я вижу тебя везде, где появляюсь, в каждом, с кем разговариваю, во всем, что слышу или слушаю, во всех снах, которые мне снятся. Ты занимаешь все пространство вокруг меня, ты живешь во мне. Ты не вытекаешь со слезами, не становишься слабее для меня, что бы с тобой не происходило. Никто тебя не заменяет: я плачу, когда сплю с кем-то, и так же плачу, оттого что страдаю по кому-то, кроме тебя. Мне противна сама мысль о том, что я могу быть чьей-то еще, кроме тебя; а ты можешь быть чьим-то, кроме меня. Я схожу с ума, я помешалась, я не знаю, как вырваться из этой ловушки, в которой есть только ты, и больше нет ничего. Если бы у меня была возможность, я бы убила тебя, чтобы не страдать от сознания того, что ты, настолько МОЙ человек, есть, но не со мной. Я ненавижу тебя за то, что люблю.
Думай, что я сумасшедшая, но я, наверное, всю жизнь буду… безответно любить тебя…
P.S. знаю, что это ничего не изменит, и от этого мне еще хуже. Хотя хуже быть уже, наверное, не может. Тебе знакомо это чувство.»
Но так и не отправила. Потому что знала, что он знает, что она чувствует. И это письмо ничего бы не доказало.
Она чувствовала, что не может жить без Сэма, но понимала, что на самом деле будет любить его до тех пор, пока он не полюбит ее... И не сделается жалким от своей любви.

Ничто так не ломает человека, как любовь. Ничто не обладает такой непредсказуемой и удивительной силой над человеческим разумом, как это чувство. Каким бы гордым, сильным, полноценным и мудрым ни был человек, он никогда не может заречься от такой любви, которая будет плющить его хуже любого душевного расстройства. Что для вас хорошее отношение любимого? Воздух? Или возможность чувствовать себя нужным? Если выбрали второе, считайте, что вам повезло: это вряд ли любовь. Это просто тысяча первый способ доказать себе свое превосходство над самим собой.
Все существующее и осознаваемое делится на две части: любимый человек и Ты. Ты знаешь, что если бы Тебе предложили отдать все за гарантию счастья с этим человеком, то Ты бы это сделал не задумываясь. Но никто никогда такого выбора не предложит. И Ты это тоже знаешь. Ты никак не может отвыкнуть мыслить категорией «мы», и становишься неразборчивым, начиная искать кого угодно, кто бы заменил опустевшее место в Твоем сердце. Это место похоже на бездну, которая не столько около Тебя, сколько на Тебе, под Тобой, внутри Тебя. Как воронка, которая затягивает и душит горем разлуки, болью безнадежности и отчаянием одиночества. Тебе кажется, что ты задыхаешься от такого количества ненужного пространства, где больше нет любимого человека, а друзья первое время стараются сочувствовать, а потом начинают говорить, что Ты сам себя накручиваешь. Тебе уже и самому кажется, что Ты просто циклишься(сколько времени-то прошло!), пытаешься вернуть красивые позитивные картинки из прошлого, однако разумом прекрасно понимаешь, что находишься в состоянии, схожем с маразмом. Ты даже понимаешь, что это пройдет, время залечит раны и, казалось бы, при таком понимании нет смысла страдать сейчас, но не можешь себя побороть. Не можешь «забить» на того, кто первый на Тебя забил. Больше всего гложет слепой вопрос «почему» и такой же слепой страх никогда не встретить кого-то еще, кого бы Ты полюбил так же сильно.
По всем признакам Ты осознаешь, что болен, возможно, неизлечимо, и лучший выход – смерть. Какой смысл жить без того, кого так сильно любишь? Слезы постоянно наворачиваются, Тебе невыносимо, необъяснимо больно, и нет никого, кто бы понял и убил эту боль. Только любимый человек, но даже он не в силах убить ее, раз Ты ему больше не нужен. И все же жить Ты хочешь. И не хочешь умирать, даже из-за такой сильной любви. Как бы Тебя не ломало, не выворачивало наизнанку, но с жизнью Ты пока не собираешься завязывать. Поэтому Ты идешь к друзьям.
Они Тебе наливают, и на время Ты впадаешь в иллюзию, через которую все равно вспоминаешь все то, что уже потеряно. Наконец, на пару часов удается забыть о боли, Ты спокойно разговариваешь на отвлеченные темы, смеешься, шутишь, кричишь, даже танцуешь. Ты искусственно счастлив, и счастлив, что это временно. Ибо не хочешь всегда пребывать в одном и том же состоянии…
Наступает конец вечеринки, Ты собираешь вещи и идешь домой либо остаешься в гостях. Но однажды Тебе все равно придется вернуться домой, и, если позволяет работа, дай Бог Тебе это сделать вовремя, иначе опять накатит. А поскольку мы, люди, все зависим не только от наших настроений и всякой там любви, но еще и от физиологических потребностей, то все равно приходится подчиняться режиму. И это правильно, ведь на работе хоть как-то отвлекаешься, возможно, совсем отвлекаешься, но однажды-таки наступает момент, когда нужно идти домой. И вот, когда Ты оказываешься дома и ложишься спать в постель один, зная, что наутро не полегчает, потому что ничего не изменится и не случится, и ни завтра, ни через неделю, ни через месяц, ни через сто лет Тебе не позвонит тот, кем даже сейчас лишь для Тебя уловимо пахнет воздух, тот, кем и сейчас в большей или меньшей степени заполняются все мысли, приходит боль. Опять. Ты засыпаешь с ней, трахаешься с ней всю ночь, во сне, и когда просыпаешься, Она уже здесь. Она не дает начать новый день, провести его достойно и закончить, так как всегда сидит в Тебе. Подкатывает к горлу. Эта сука обманчива, время от времени она делает вид, что исчезла, даруя Тебе недельку подышать спокойно, но потом вновь возвращается. Ее никак не выгонишь. Ну, что с ней поделать? Как можно на нее забить? Подскажите, как? Ты пробуешь все средства, но даже секс с кем-то другим Тебе и в мыслях противен, а наяву – ужасно разочаровывает. Это не те прикосновения, не те изгибы тела, не те кисти рук, не тот запах, не тот взгляд, не тот голос, не то дыхание, не та атмосфера, в которой, и только в которой для Тебя возможно счастье. Все остальное – подделка, и нет ничего настолько похожего, или достойного, что может заменить ушедшее навеки.
Утро. Ты равнодушно просыпаешься и равнодушно начинаешь новый день. Звонят какие-то люди, Ты им рад, но всем рад одинаково, и забываешь о них, как только вешаешь трубку. За окном дождь или светит солнце – впрочем, для Тебя уже совершенно не важно, жив Ты или нет, а потому абсолютно плевать, дождь там или солнце, зима или лето, война или мир. Пусть происходит все, что угодно, сдохнуть по обстоятельствам – наилучшее, что в данный момент может случиться. Более того, пожалуй, это единственное, что вообще может случиться.