Алексей Марков

Живая плоть

Вика хотела приключений!

В три пополуночи я почувствовал на себе тень и тотчас проснулся. Она смотрела на меня, склонив голову на руку.
Тихо сказала:
- Знаешь, когда я долго рассматриваю тебя, в твоих глазах мне видится земля. Круглая и прекрасная.
Я поманил ее пальцами, сказал:
- Иди ко мне.
Обняв Вику, заметил что в левой руке у нее бинокль:
- Ты что-то разглядывала? Или кого-то?
- Да нет, только собралась. Составишь компанию?
- Ну разумеется, куда же Чук без Гека.
Она, услышав, рассмеялась.
Я включил Massive Attack, альбомчик под названием Mezzanine. И поглядел на луну. В такие моменты я очень часто сетую на отсутствие фотоаппарата. Луна картинно зависла прямо над крышей противоположного дома, чуть повыше антенн. Эх, какая композиция пропадает, - подумал.
- Дай мне, - прошептала любимая.
- Пожалуйста, пожалуйста…
- Лешка, - сразу же завопила она. – Блин, луна похожа на эмбрион. Гляди, точно -эмбрион в утробе матери, обалдеть.
Я вздрогнул. И правда, очень похоже на эмбрион. Посмотрел еще раз, снова то же!
Вика оббежала меня со спины, схватив за плечи, скинула ремешок бинокля с моей шеи. Мм – показала язычок.
- Вика, а давай она будет нашей, она ведь не всегда похожа на эмбрион, но в такие дни мы будем ее как бы присваивать. Назовем, к примеру, живая плоть.
- Мысль! В честь Альмодовара.
- Ага, детка.
Она сказала:
- А ты знаешь, мне кажется луна – это снимок УЗИ солнца. Вот и вся разгадка…
Она опешила, а затем зарыдала. Вероятно, по-настоящему догадавшись в чем суть…хм…чего-то? Хотя, кто его знает, также она рыдала и прошлой ночью, когда мы впервые одновременно испытали оргазм. Это было точь в точь как если бы тебя переплавили в парафин и заливали через воронку в алхимический сосуд. Я себе не принадлежал, не знаю уж как она. Если возможно продать душу, то тогда, в ту ночь я продал собственное тело. Да и не продал вовсе, так отдал.
Мой босс на работе хочет писать книгу. Она о людях, которым нужно доказывать, что они живут на самом деле, а не понарошку. Прыгнуть, например, с парашютом, пройтись по опасным речным порогам на рафтах etc. Не могу согласиться с автором, что это плохо. Отчего же? Я тороплюсь жить, и чувствовать спешу, а потому поразительно много забываю. Однако стоит мне написать эти строки и мир снова как на картинах Рериха, сферичный и томный. Снова в памяти уикенд, фрукты на столе, в темной комнате белые шторы. Одна на двоих игла, и как всегда, к сожалению, мы полагаем, что это всего лишь игра. Невинная любовная игра...
Чем, в сущности, была пятница? Сутки, состоящие из пары десятков часов, а если точно – Одной тысячи четырехсот сорока минут и так далее секунд и миллисекунд назад…По прошествии всего-навсего суток я почти ничего не помнил из того что было. И ведь не скажешь, что вечер был большой как глоток. Вечер пятницы был скорее как самый короткий день в году, но впервые за долгое время, мы лежали после ужина вместо того, чтобы рассылать или писать статьи, либо бегать, сотрясая воздух якобы выполнением дел.
Всё, остальные файлы отсутствуют! Вот почему нужны доказательства: логизмы и силлогизмы…


Ангелам, звездам и тем, кто живет повыше седьмого этажа наша сладкая парочка, очевидно, напоминала ин-янь, некий значок с точками на полюсах. Живое переплетение волокон, мышц и нервов. Бывало так, что я, как говорят боксеры, терял фокус. Недолго думая, Вика подпрыгивала, накрывала меня собою словно плащом и больше не отпускала. Несколько раз подолгу звонили. Я говорил:
- Вика, возьми…
И она здоровалась с кем-то, отвечала на вопросы, обещала, в то время как я не покидал ее тела, умирая от страсти.
Никогда прежде мы не занимались столько любовью, не смотрели так много телик, столько не ели и не болтали.
Мы хотели проснуться этим утром в четыре, чтобы отправиться на Светлояр и, разумеется, проспали. Мы хотели умереть, но пока жить, мы хотели думать вместе, очень хотели легкости бытия, полетов над гнездом кукушки и прыжков над пропастью во ржи. И у меня такое чувство, что мы хотели ровным счетом всего. Это было так отчаянно глупо и наивно, а вместе с тем мило.
Утром она отправилась в магазин, а я получил одну из красивейших смсок. «Слушай, я всегда так вот и представляла красивую жизнь – майским субботним утром идти, слегка пошатываясь от недавней любви».
Такие дела…
А вечером мне надо было на съемки. В драме ставили необычный спектакль, вроде как зрители и актеры на сцене, а зрительный партер пустует. Но это я потом узнал, когда туда приехали, а так мне сказали в редакции: поснимай, режиссер у них Сучков. Или может быть он актер?
Представление начиналось в семь и чтобы не терять время мы пошли на Пиратов Карибского моря Три. Поглядели. Я взял камеру и поехали. Приезжаем, заходим со стороны «служебки».
- Нету договоренности, – с порога заявляет вахтерша.
Долго выясняем отношения, в конце концов выбегает сам Сучков, опять долго выясняем отношения, устав, я пихаю ему мобильник с режиссером на том конце:
- Наташа, милая, - чуть не плача стонет актер. – Если бы пораньше, хоть чуть-чуть раньше они приехали… я не могу, не могу их сейчас пустить. В следующем сезоне…
И отдал телефон. Я в душе хохотал, какие же актеры иногда чудаки. На букву «М»…
А вообще говоря, многие идеализируют нашу профессию и телевидение в целом. Сказать к слову, самую смешную и едва ли не единственную шутку я услышал, когда впервые пришел на ТВ устраиваться на работу. В операторскую забежала блондинка и тыча пальцем в одного из операторов, спросила:
- Где мои штаны?
Парень не растерялся:
- В смысле? Ты мне в штанах дала?
Интимности разговора совсем не мешает толпа народу что собралась здесь. Я тревожно оглядываю девушку пока они беседуют. Сейчас она в юбке.
- Ну, разумеется, в штанах, - возмущается она.
- Мм…погляди на полке. Может там.
Блондинка подходит к шкафу с журналами и прочим хламом. Что-то перебирает, через минуту радостно восклицает и, зажав в объятиях синюю коробочку, убегает.
В таких случаях говорят – картина Репина. Я недоуменно поглядываю на шефа.
- А, ты не в курсе, - говорит он. – На сленге телевизионщиков, «штаны» - это коробка для кассеты DVCAM.
- Не знал, - говорю.
Итак, ничего не сняв, возвращаемся домой и снова любим друг друга, а потом моя любимая лежит словно Иисус – руки в стороны, ноги сведены в коленях, а я спрашиваю:
- Какие ты песни знаешь про себя?
И она напела эту: Вика, Вика, Виктория – хочу с тобой на море я, хочу с тобой в далекие края. Мы, хохоча полезли в ванну, наделали кучу пены и пускали мыльные пузыри, затем мы долго расхаживали голые по квартире и я снова завел будильник на четыре и снова как прошлой ночью все повторилось, то есть то, что мы опять проспали…
Впрочем, мы все же собрались и поехали ближе к обеду настоящего дня. Наступило воскресенье. Не могу сказать, что душой я чувствовал что-то дурное, напротив, душа оставалась спокойной, однако не было в принципе желания ехать сегодня. В холодный день, когда даже искупаться в вязкой и тяжелой как рентгеновский кожух воде Светлояра толком бы не вышло.
Итак, отмахав приблизительно сто километров, Opel внезапно стало дергать зигзагом. Вика потом говорила, что я прибавляя громкость включил «аварийку», может и так…Подняв глаза, увидел испуганную Вику, которая отчаянно пыталась выровнять руль. В конце концов, машину выдернуло на встречку, а дальше – в кювет. Подумав, что раз нас несет на обочину и мы едем на двух колесах, то неплохо бы покрепче взяться за все что можно. Такая вот эгоистическая мысль – о Вике, сидевшей рядом я как-то не подумал. Бабах, мы влетаем в дерево. С белыми от страха губами тревожно переглядываемся. Сердца у нас как китайские барабанщики, выжившие из ума.
Вика стонет:
- Мне п**дец!
Я же испытывал чувство дежа вю в момент катастрофы - мои руки вцепились одна за поручень повыше окна, другая за кресло, точно также я поступал на гонках джиперов-внедорожников. С той лишь разницей, что тогда одной рукой мне приходилось снимать. И желательно без тряски.
Я вышел из машины, оглядел, сказал без злобы:
- Вика ты хотела приключений, вот тебе приключения.
Подбежали мужики, начали помогать. Через час машину удается вытянуть на шоссе. Еще часа через три после того как поставили машину в гараж, я и моя любимая пьем пиво в баре. Обожаю этот бар, в нем замечательные гренки с чесноком и томатный соус с укропом. Вика пила из бокала и тихо плакала у меня на плече, говоря, что это все от излишней уверенности в себе и что она удавилась, если бы я покалечился…
Расплатившись, мы вышли из бара. Я сказал, что не зарабатывает себе на жопу приключений лишь тот, кто сидит дома и повел девушку к себе, чтобы устроить вкусный ужин при свечах с ароматом корицы. И моим любимым ланкийским массажем при помощи губ и языка…
Мы шли по дороге, наступая ногами на двойную сплошную. Близился закат.
- Эх, а ведь я так люблю ходить пешком, - прошептала Вика с сожалением.
- Ну вот и славненько, по меньшей мере месяц можешь ходить спокойно.

Иуда

Даже Библия – святая книга, нравится не всем!
Автор

Раздетый по пояс, Паша, мчался параллельно пассажирскому поезду. Этот парень обогнал всех нас и по-прежнему оставался далеко впереди. Его аккумуляторная батарея давно села и он уж позабыл о ней. Вероятно, он забыл обо всем, не только об ipode.
Выскочив из-за поворота, он заметил поезд и пообещал себе во что бы то ни стало поравняться с ним.
- Уухуу, - орал Паша, уже чувствуя аромат высоковольтных линий и достигнув последнего вагона. Нимфетка из плацкарта посылала навстречу воздушные поцелуи.
Казалось, Паша в состоянии эйфории. Спортивные штаны его были облеплены репейником, а бутафорская корона сползла к уху.
Он продвинулся чуть дальше, к окнам предпоследнего вагона. Военный, то ли капитан, то ли майор, жестом приглашал отужинать. На складном столике красовались огурчики, пюре и едва видное за шторкой, спиртное.
Проводница, курящая в тамбуре, крутила пальцем у виска.
- Кайф, блаженный кайф, - думал Паша. Где-то сбоку запищал клаксон. Он наконец отвел взгляд, поразившись тому, что предстало его взору. Паша пересек двойную сплошную и гнал по встречке, а в метрах десяти от него в сторону вильнула машина, видимо, избегая «лобового» с его байком. В следующий миг тачку занесло и она, перевернувшись, проехав немного, исчезла с мостовой.
- Свалилась, - подумал Паша. – Блин, не может быть!
Генерируя адреналин, он судорожным движением достал из кармана крохотную пилюлю. Правда, совесть мучила его недолго – снова посмотрев на свой байк, он обнаружил, что в руках держит поводья. Постепенно все отчетливее он видел под собой умопомрачительной красоты кобылицу. Присыпанная песком, она грозно, точно лев, рычала. Паша почувствовал, будто сакральное открыло перед ним свой лик: он кричал в исступлении:
- Я узнал, о чем поет ветер. Всю свою бестолковую жизнь я стремился к этому. И вот теперь знаю: минутой до – он шипел, но сейчас, сейчас похож на Бога, он притих и наблюдает. Х-ха…будто делает ставки, прикидывая, сколь быстро я поскачу. Но меня не остановить, происходящее сегодня – фатально.
Похожий на манку, песок все сыпал с неба, касаясь лишь лошади и оставляя его самого чистым. Они давно пересекли мост. Машинист чуть сбавил скорость, поворачивая влево и постепенно проникая вглубь леса. Наш герой выскочил на скользкую узкую тропинку, ведущую к невысокой хижине. Сейчас он летел с неимоверной скоростью, и музыка в его ушах была стремительной.
- Я помчусь, прильнув телом к моей любимой, за вдохом – вдох, вбирая воздух легкими, а затем опустошая их, - бормотал Павел. – Мои сапоги не знали шпор, а она – стремени, ибо есть любовь на свете, есть понимание. И есть ветер, чудесный, как штиль в море и целительный, словно пирамиды.
На миг он поднял веки: перед глазами мелькнула зелень поезда, вперемежку и вспышками цвета голубого, желтого и красного. Все, - только и смог прыснуть Паша, влетев со всего маху в один из первых вагонов. Ему вдруг почудилось, что он в подводном экспрессе, в котором все, включая его, жарко спорят, выпуская пузыри углекислого газа. И все они несутся навстречу свету, куда-то прямо по тоннелю...