Александр Лев

Дневник одного детства

Часто бывает – идёшь по зелёному Тверскому бульвару, вдыхаешь тёплый, пронизанный летним спокойствием, воздух и вдруг начинаешь вспоминать детство. Казалось бы, не произошло ничего особенного. И даже ничто не связывает тебя с этими тополями и ярко раскрашенными скамейками, кроме того, разве, что часто приходишь сюда во время короткого обеденного перерыва, полагающегося всякому, даже самому законченному инженеру, и пока остаётся ещё немного времени, любуешься разморившимся и уже несколько уставшим от июльского зноя городом. Летом хочется делать это, практически, каждый день, и вскоре уже считаешь эти фонтаны и стоящий неподалёку памятник чем-то неотъемлемым и постоянным в твоём обычном будничном распорядке дня. Но вот что-то давнее и уже отчасти забытое неожиданно обнаруживает себя внутри твоего скрытого от посторонних глаз мира, и, уже больше не в силах противиться этому, погружаешься в стремительно возникающий просвет, в который уносишься с явственно нарастающей скоростью. Зародившись у самых основ, эта странная брешь в пространстве и времени становится всё больше, уверенно разрастаясь во всех мыслимых и каких-то иных, ещё неизвестных направлениях, а потом, высвободившись из тесной оболочки, заполняет собой всё окружающее пространство, охватывая и бульвар с зелёными кронами деревьев, и тебя самого. Дойдя до ближайшей скамьи, останавливаешься, садишься и становишься задумчивым и молчаливым. Молчание, скорее, внутреннее, нежели внешнее – так, например, иногда умудряешься, объясняя обратившемуся к тебе прохожему, как попасть на Малую Бронную, сообщить девушке на соседней скамейке, который теперь час, не преминув подмигнуть ей прищуренным глазом. Но всё это незначительно, мелочно и даже как-то несерьёзно по сравнению с тем, что происходит у тебя внутри. Можно, конечно, сделать вид, что ничего не произошло, но всё равно человек, вспоминающий детство, при сколь-нибудь внимательном рассмотрении всегда заметен, даже невооружённым глазом. Его можно безошибочно определить по особенному выражению лица, на котором неожиданно разгладились появившиеся за последние годы морщины, и по едва заметной улыбке, застывшей в углах губ. Глаза слегка прикрыты, но в них можно увидеть чуть заметные отблески, то ли отражающегося солнечного света, то ли почти невидимых слёз. Примечательно, что никогда нельзя с уверенностью сказать, существует ли он на самом деле, и только тот, кто догадывается о незримом присутствии этого блеска в собственных глазах, может определить природу его возникновения, а иногда не в силах сделать этого даже он сам.

Ты родился, когда многие из тех людей, мемориальными досками с именами которых сейчас увешаны дома в центральной части города, ещё действительно жили и творили в них. Среди этих имён немало таких, которые как будто прошли мимо, не оставив в твоей душе никаких ассоциаций. Однако попадаются и другие, когда сердце замирает от трепетного чувства и одной мысли, что всего лишь какие-то двадцать или тридцать лет назад именно из этого парадного кто-то из них выходил на одну из столичных улиц. Правда, в раннем детстве тебя это не очень сильно интересовало, поскольку большинства имён ты просто не знал. Но даже сейчас, читая иногда неизвестную тебе фамилию, понимаешь, что упустил что-то в своём образовании и развитии. Случается же и так, что махнёшь рукой в сторону какого-то видного партийного деятеля, увековеченного в профиль на стене какого-нибудь дома, и поспешишь поскорее уйти, поскольку голоден и вообще дел невпроворот, тем более, что где-то рядом есть уютный и недорогой ресторанчик, где можно выпить бокал хорошего красного вина.

Когда ты был ещё совсем маленьким, многое из того, что окружало тебя с самого рождения, происходило как-то отдельно, будто бы ты смотрел на всё происходящее вокруг со стороны, созерцая весь этот мир с безопасного расстояния. Однако чем взрослее ты становился, тем меньше и меньше оставалось места для этих первых впечатлений от неожиданно состоявшегося знакомства с миром. Постепенно вытесняясь чем-то другим, казавшимся когда-то более значительным и важным, а теперь безвозвратно исчезнувшим в силу каких-то законов вытеснения, эти впечатления, как выяснилось, никуда не пропали. Просто все они были погребены под многолетним слоем чего-то тяжёлого и пыльного, дожидаясь того момента, когда всё лишнее, наконец, исчезнет, и они смогут явить себя в своём первозданном нетронутом виде. И вот теперь, когда вес вышележащего груза стал вдруг менее ощутимым, они вырвались на свободу, оказавшись при этом куда более удивительными и важными, чем многое из того, что происходило потом.

В течение первых прожитых лет мир вокруг существовал по каким-то своим, ещё неведомым тебе законам, и ты смотрел на него с невыразимым удивлением, выглядывая из своего маленького колёсного передвижного средства, заботливо управляемого взрослыми. Вокруг было столько неизвестного и вместе с этим интересного в своей непонятности, что в тот момент, когда ты впервые осознал сам факт своего рождения, то переполнился гордостью за то, что отныне и ты часть этого мира. Мира, как ты вскоре осознаешь, взрослых, которых можно обозначить как больших и серьёзных существ, чьё недовольство вызывать нежелательно, так как в этом случае они говорят довольно громко, сыпля разными незнакомыми, умными словами. Если бы кто-то сказал тебя тогда, что и они когда-то были в точно таком же положении, ты бы ни за что не поверил. Позже, когда сами взрослые подтвердят это своими собственными словами, а также старыми, чёрно-белыми фотографиями, ты поймёшь, что всё это чистая правда, а ещё через какое-то время неожиданно для себя сам станешь одним из них. Но тогда ты этого ещё не знал, стараясь лишь получить от них как можно больше ласки и любви. Ведь только в этом случае с ними можно было общаться, не опасаясь вызова каких-то комиссий, куда тебя грозились сдать в случае плохого поведения, или попросту избежать слишком раннего отхода ко сну. Постепенно в твоей детской душе начало крепнуть желание заслужить их одобрение, сделав что-то правильное и, главное, по-настоящему взрослое, хотя тогда и не отчётливо себе представлял, что именно. Будучи ещё не в состоянии выразить это словами, ты явственно ощущал, что всё окружающее тебя пространство возникло и существует не просто так. Уже потом, когда недоступный и непонятный ранее язык, ограничивающийся когда-то привычным словом, состоявшим из двух слогов с последовательным чередованием повторяющихся согласных и гласных, начнёт уверенно входить в твою жизнь, ты задашь взрослым много вопросов. Но так в достоверности и не узнаешь, почему твоя фамилия, из-за которой тебя так долго дразнили сверстники, такая, какая она есть, а не другая, ну, например, Гусев, как у солиста любимой в те незапамятные времена группы «Август», чьи виниловые пластинки ты переслушал несметное число раз. Но всё это позже. А пока в один из дней, который навсегда вошёл в историю, правда, в большей степени в историю взрослых, ты одержал свою первую маленькую победу над миром, когда сделал свой первый шаг. Потом были второй, третий, а за ними много-много шагов, которые через несколько лет увели тебя в самых неожиданных, а порой даже откровенно чёртовоматерных направлениях, но всё-таки эти первые шаги были самыми желанными и самыми главными, как в твоей жизни, так и в жизни окружающих тебя людей. Когда этот день уже окончательно забылся, единственной возможностью вспомнить однажды тот волнующий миг была разве что аккуратная запись в общей тетради, сделанная одним из предусмотрительных взрослых. Но тогда он ещё не был забыт – ты лихо шагал, сам и, практически, без посторонней помощи, а значит, ты был уже не просто частью этого мира, целиком находившейся доселе в чьих-то крепких руках, но частью в некотором роде самостоятельной и, главное, ничуть не хуже всех тех, кто ходил таким же точно образом уже давно. И даже горечь первого падения и ушибленной коленки не способна была надолго омрачить это неповторимое ощущение бескрайней свободы. В такие минуты хотелось честно-честно пообещать себе, что вырастешь ничуть не хуже, чем окружающие, причём обязательно будешь похожим на своих взрослых, а на кого-то из них в особенности. Когда ты уже в полной мере ощутил восторг от самостоятельного хождения на задних конечностях и овладел основными навыками общения на взрослом языке, жизнь полетела вперёд ещё более стремительно. И в один из дней, составлявших доселе одно целое и устремлённое в неизвестном тебе направлении пространство, ты со всего размаху налетел на незаметный ранее предмет, который дал себя почувствовать в самом, что ни на есть, прямом физическом смысле. Это был день твоего первого знакомства с социумом, хотя ты ещё толком не знал, что же это за новое слово, неожиданно появившееся в твоём непрерывно пополняющемся словаре. Впрочем, это случается часто.

Нельзя сказать, чтобы всё прошедшее время ты был полностью изолирован от внешней стороны жизни. Ведь только-только появившись на свет, ты уже, сам того не желая, стал частью чего-то, что со временем уверенно и прочно вошло в твою жизнь. Но если раньше весь этот социум ограничивался рамками уютного дома и окружающими тебя знаками внимания взрослыми, то теперь привычная картина мира изменилась, причём, как ты сразу успел заметить, далеко не в лучшую сторону. Случилось так, что однажды ты неожиданно обнаружил себя находящимся в каком-то другом месте, населённом уже другими, незнакомыми взрослыми и ещё такими же, как ты, но от этого не ставшими знакомыми, маленькими, зачастую жестокими созданиями. Жизнь продолжала своё движение, но отныне ты видел своих взрослых всего два раза в день, утром и вечером. Это ещё один вопрос, который начал мучить тебе гораздо сильнее, нежели все остальные, будь то цвет неба или нелетающие коровы, хотя бы в силу своей практической значимости. Ведь небо хоть и голубое, но непосредственно к тебе это не имеет никакого отношения. Оно могло быть и жёлтым, но твою жизнь это вряд ли бы сильно изменило, даже если бы и на этот раз тебе не дали точного объяснения возникновения подобного оттенка. Что же до ежедневных утренних попаданий в незнакомое пространство, то твоё желание узнать причину, вынуждающую тебя находиться среди тех, кто в это пространство уже попал, было вполне оправданно. И снова хотелось спросить у взрослых: «почему?», как уже много раз делал, тыкая пальцем то вверх во время дождя, то вниз, когда где-то под землёй грохотало что-то непонятное, и земля содрогалась, потому что там, по словам взрослых, проходило какое-то метро. Что же это за метро такое, если от одного его шага уже дрожит земля? На этот раз, когда ты понял, что никто не собирается восстанавливать былую картину уютного домашнего мира, у них нашлось более или менее единое мнение, которое они, явно вступив в предварительный сговор, выразили словом «работа». Впрочем, с ним ты познакомился ещё тогда, когда тебя пытались научить правильному произношению согласной буквы р, в которую никак не желала превращаться лёгкая и знакомая л. Это слово наряду с другими, такими же рычащими и режущими, тебе приходилось повторять по многу раз, пока взрослые, наконец, с облегчением не вздохнули и, улыбаясь, не оставили тебя в покое. Но разве мог ты тогда подумать, насколько всесильным может оказаться это слово, если оно в состоянии нарушить устоявшийся ритм твоей жизни. Сначала ты, конечно, пробовал бороться и, помнится, даже пустил в ход слёзы (тогда ты ещё умел плакать, как только возникнет в этом потребность), подобно тому, как женщины в XIX веке пускали в ход обмороки. Но на этот раз безотказный приём не сработал, и ты, несмотря на всё своё изумление, всё-таки попал под власть неожиданно сложившихся обстоятельств. Оказывается, в жизни не всё так просто, и полным полно опасностей, одна из которых уже явила себя в своём настоящем обличии, воспользовавшись твоей доверчивостью и простотой. И это, как ты вскоре узнаешь, только начало. Придя в себя от произошедших перемен, ты решишь, что впредь будешь настороже, а иначе кто знает, сколько ещё разных таких непредвиденных поворотов вторгнется в твой мир, нарушая его привычную целостность.

А ведь всё могло сложиться и по-другому. Вполне возможно, что в то время, пока твои сверстники, ведомые взрослыми, плелись ранним, едва отличимым от ночи, утром по освещаемой фонарями улице, ты нежился бы на большом и мягком диване, в очередной раз с замирающим сердцем падая куда-то во сне и, как всегда, не долетев до земли каких-то считанных метров, просыпался. Почти сразу же перед тобой оказывался бы заботливо приготовленный бабушкой завтрак, которого ты никогда бы не увидел в том социуме, куда ты чуть было не попал. В этом случае у тебя впереди был бы определённый запас времени вплоть до того момента, когда ничего поделать уже было бы нельзя, и в твоём словаре не появилось бы ещё одно слово, а вернее, целых два. Их ты тоже не сумел предусмотреть, а если бы и смог, то кому бы ты предъявил этот билет, чтобы сойти с несущейся к разрушенному мосту жёлтой стрелы? Два новых слова, одно из которых значило месяц, а другое – число, образовали со временем устойчивую конструкцию, причём в каждом из них содержалась уже печально известная тебе буква, которая сразу же начала недружелюбно рычать, но уже не в самом начале, как это было однажды, а где-то в середине. По опыту ты уже знал, что от этого не стоит ждать ничего хорошего, поскольку наличие в словах буквы р имеет свойство отбирать у тебя взрослых с утра до вечера или грохотать под землёй. Но как бы там ни было, после ещё одного беззаботного и счастливого, проведённого в деревне лета, наступило первое сентября.

С этого момента в твоей жизни появилось много нового. Например, ты узнал, что означали столь часто произносимые взрослыми слова: будни, выходные и праздники. Раньше, когда ты только научился различать цвета и соотносить их с конкретными названиями, было совершенно не ясно, что же такое эти самые будни, и почему взрослые часто называют их серыми. Ведь за окнами светит солнце или переливается цветами радуга после только что прошедшего дождя, а день всё равно серый, потому что будний. А теперь и ты пять раз в неделю пробираешься сквозь заросли всех этих не проснувшихся понедельников, рычащих сред и никак не желающих заканчиваться четвергов. С выходными и праздниками всё проще, однако ты так и не получил ответа на главный вопрос: почему же всё-таки первое сентября, окончательно и бесповоротно перевернувшее твою жизнь, многие взрослые всерьёз воспринимали как праздник? Ну, разве не смешно? И кто после этого взрослый?

Медленно, а потом всё быстрее и быстрее начнут появляться и другие слова, которые постепенно станут олицетворять собой нечто длинное и однообразно повторяющееся. Поначалу ты сильно сомневался в том, что так будет продолжаться очень долго, но, в конце концов, убедился на собственном опыте, что взрослые тебя не разыгрывали. Утро, парта, пропись вскоре дополнились старостой (причём страшной), алгеброй (трудной), тройкой (красной) и директором (грозным). И даже, казалось бы, совершенно безобидное воскресенье тоже недружелюбно порыкивало из своего укрытия, потому как нужно было делать уроки, которые со своей р никак не вписывались в промелькнувшую, словно призрак, субботу. Субботний же день ты будешь безошибочно узнавать, просыпаясь около восьми утра и с наслаждением вспоминая, что никуда идти сегодня не надо, и ещё по взрослым, которые многозначительно долго будут находиться в горизонтальном положении. За время, проведённое в школе, ты успеешь много разного узнать о том, что составляет социум, который однажды так неожиданно появился в твоей жизни. В этом обществе, или, как говорят взрослые, коллективе, можно быть задирой или очкариком, но всё равно те или иные законы распространяются на тебя в большей или меньшей степени. Просыпаясь утром вместе с взрослыми, ты, совсем, как они, будешь сидеть за кухонным столом и смотреть один из центральных телевизионных каналов, дожёвывая свой бутерброд и краем ухом слушая про экономическую обстановку в стране, всегда плохую с точки зрения взрослых и благоприятнейшую со слов телевизионного диктора. Тогда ещё будет казаться, что совершаешь нечто чрезвычайно важное и необходимое, в своём роде даже обряд. Иначе зачем взрослые смотрят в этот маленький ящичек ежедневно, утром и вечером, с такими сосредоточенными лицами? До той поры, пока и в твоей комнате не появится неотъемлемый предмет взрослого мира, ты будешь изо всех сил мечтать о нём, лёжа вечером в своей кровати и прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты звукам. Скорее бы вырасти, ведь тогда можно будет смотреть телевизор столько, сколько захочется, сидя вместе с взрослыми и даже высказывая своё мнение по поводу увиденного. Когда же, наконец, новенький телевизор и даже видеомагнитофон (о, боги!) озарят твою комнату своим сиянием, этот день станет одним из самых счастливых, ради которого стоило-таки написать ту несчастную контрольную хотя бы на 4/4. Впрочем, Бог с ней.

Сколько раз на переменах ты слышал про каких-то новых героев и фильмах с их участием, так стремительно атаковавших кассетные полки почти каждой квартиры. И вот теперь ты сам можешь увидеть всё это, чтобы завтра уже знать, кто же такой тот справедливый парень, расправившийся со всеми своими бездарными противниками. Наблюдая очередную сцену, вдруг испытаешь острую ненависть к каким-нибудь мерзавцам и полностью поддержишь главного героя, который всем своим видом недвусмысленно даст понять, что сейчас он их всех тут поубивает, в натуре. Интересно, куда же он всё-таки будет бить? Потом в твоей комнате вместе с приятелем, с которым первый раз жизни пропустите словарный диктант по русскому языку, устроите вымышленный бой, происходящий, якобы, на одной из тайных гонконгских арен, как было в одном уже тысячу раз пересмотренном фильме. По предварительной договорённости один из вас будет коварным тайским бойцом с длинной косой (а если косы нет, то её стоит выдумать), а другой – тем самым справедливым парнем с уже забывшимся именем. Сейчас он, как обычно, избитый до полусмерти, в бессилии упадёт на залитый кровавыми пятнами пол, после чего наступит многозначительная пауза, сопровождаемая обычно задумчивой и проникновенной музыкой. За это время герой откроет и мысленно пролистает дневник одного детства, своего собственного. После чего вспомнит обучение боевым искусствам, любимую, словом, всё то, что заставит его медленно подняться и смерить противника полным брезгливого отвращения взглядом, знакомого лишь домохозяйкам, перебирающим на рынке испорченные помидоры и работникам военкомата, выпускающих из своего здания с турникетами студентов, имеющих законное право на отсрочку. И вот герой с перекошенным от ярости лицом и оглушительным криком в замедленном действии подпрыгивает вверх и наносит противнику сокрушительный удар, а потом двумя-тремя отточенными движениями выкидывает оппонента за пределы видимой области экрана. Идут титры, и друг, бывший на этот раз хорошим и справедливым парнем, торжествует победу. Ты же сражён наповал, и в этот момент вы оба уверены, что это и есть самое захватывающее и интересное зрелище на земле.

Пройдёт ещё несколько лет, прежде чем ты, повзрослев и прочитав не одну и не две замечательных книги, поймёшь однажды, насколько всё это было убого, неинтересно и глупо. Но нужно было совсем уже вырасти, чтобы понять: нет и не могло быть в этих фильмах того, что заставило бы хоть раз по-настоящему ощутить весь спектр существующих и доступных человеку чувств, а не только лишь однобокую ненависть к какому-нибудь garage fighter в исполнении Джеффа Лэнгтона, чьи половые органы (конечно, не Лэнгтона, а его героя) непременно разбиваются вдрызг одним мощным и дышащим праведной ненавистью ударом справедливого парня, решившегося на самовольное оставление воинской части для того, чтобы увидеть брата, которого, в свою очередь, подожгли в самом начале фильма какие-то наркоторговцы, облив предварительно бензином. Словом, туши свет, сливай воду! Но всё это позже, когда прочтёшь однажды у Фрейда о разных человеческих комплексах, под воздействием которых людей всегда восхищала хрупкая девушка, чья безжалостная коленка непременно фиксируется оператором в момент её движения к причинному месту грубого и неудавшегося ухажёра, который после этого ещё долго будет стонать и строить различные гримасы, вызывая смех детской, скептические взгляды мужской и многозначительные улыбки женской аудитории. Или же получит несколько точных ударов от Сандры Булок в «Разрушителе» и без чувств упадёт на пол. Что ж, когда-то это, действительно, было интересно, а теперь почему-то нет. Но дело не в том, что изменилось что-то внешнее. Ты просто повзрослел.

Время пролетит незаметно, и вскоре ты уже сдашь свои первые экзамены, услышишь последний звонок и, наконец-то, пригласишь на танец во время выпускного бала ту, к которой весь последний учебный год испытывал самые романтические чувства, подкреплённые поэзией Блока и музыкой Cocteau Twins. Потом, отоспавшись после бессонной ночи и ещё не веря в то, что всё закончилось, придёшь в последний раз в здание школы и уже с явным превосходством посмотришь на всё, что так долго определяло ритм твоей жизни. И ещё несколько рычащих звуков донесутся напоследок с разных сторон незаметно уменьшившихся в размерах рекриаций. Вспомнится и Володька, вместе с которым нарисовали на школьной доске нелюбимого учителя физики с папироской во рту, благодаря чему угодили в кабинет директора. И драка из-за общих чувств к одной особе из параллельного класса. И, наконец, первая сигарета, выкуренная в туалете, когда вас обоих выгнали с урока истории, уже и не вспомнить, за что. А за всеми этими воспоминаниями на ум придёт ещё одно, пожалуй, самое главное воспоминание – первый поцелуй. Пожалуй, что всё это уже не забудется и не потеряется в глухих лабиринтах последующей взрослой жизни, куда бы она тебя ещё не забросила и каких бы неожиданных сюрпризов не преподнесла.

Сейчас уже трудно определить момент, когда закончилось то, что называется детством. Мнений на этот счёт ты слышал много. Из разговоров родителей, которые всё ещё называют тебя ребёнком, ясно, что для них этой чёткой грани просто не существует. По мнению разных государственных деятелей, твоё детство завершилось ровно тогда, когда у тебя в первый раз появилась возможность, которую ты так и не использовал до сих пор, – проголосовать, А сам ты, наверно, в полной мере ощутил себя взрослым с первыми заработанными деньгами или окончанием университета, что вполне могло совпасть, а могло и нет. Впрочем, у каждого происходит по-разному. Как бы там ни было, но теперь и ты уже хорошо знаешь правила этой игры, в которой с каждым годом всё больше и больше расставленных точек над i и всё меньше понимания, для чего они, собственно говоря, расставляются. Но и это не главное. Гораздо важнее то, что рядом с тобой теперь есть такое же маленькое и хрупкое создание, каким ты сам двадцать с лишним лет назад открыл для себя весь этот мир. Для него ты точно такой же взрослый, управляющий тем, что он видит вокруг из своего передвижного колёсного средства, пускай и не совсем похожего на то, в котором довелось когда-то ездить тебе самому. И пусть сегодня ты почти не включаешь телевизор и не собираешь в подшивку старые газеты. Разница лишь в том, что вместо экрана ты смотришь в жидкокристаллический монитор, и в Интернет иногда проваливаются твои минуты, часы и даже дни. Так исчезают в Бермудском треугольнике самолёты и корабли: никто не может достоверно установить, куда они подевались, факт лишь в том, что их уже нет. Теперь и ты поздно возвращаешься с работы и часто бываешь слишком усталым, чтобы заставить себя уделить этому маленькому человечку хотя бы долю того внимания, которое ему так же необходимо, как когда-то было нужно тебе.

И, поднимаясь со скамьи, в очередной раз клянёшься себе, что сегодня вечером всё своё непродолжительное свободное время между приходом с работы и отходом ко сну проведёшь вместе со своим драгоценным созданием. И, сидя с ним рядом, ты уже точно знаешь, что никогда не дашь его в обиду, и если понадобится, расправишься с любым, кто посмеет отнять его у тебя или даже тронуть хоть пальцем, будь то обещающий счастливую и достойную жизнь начальник фарфоровой башни или разжиревший на казённых харчах полковник танковых войск.

1-3 августа 2007г.