Антон Джойс

Человек, который надел очки

До начала письменного государственного экзамена по английскому языку оставалось несколько минут. Утомлённые ожиданием пятикурсники толпились возле закрытой аудитории №123, в которой им предстояло провести три четверти часа.

– Говорят, словарями пользоваться не дадут.

– Я сегодня встал в шесть часов, чтобы не проспать.

– Ты не знаешь, кто будет в комиссии?

– Если я получу тройку, то нажрусь, как последняя свинья.

– Девчонки, меня всю трясёт!

Среди ожидающих находился Всеволод Гаф. В отличие от своих собратьев он оставался хладнокровным, словно хирург, который провёл две тысячи сто сорок восемь сложнейших операций на сетчатке глаза. С невозмутимым видом ловил он каждую, исполненную страха реплику, с неподдельным интересом всматривался в озабоченные лица.

Всеволод прекрасно знал, что в каждом университете, в каждой группе есть так называемые «крысята», которые при любой возможности будут сеять смуту и панику. И теперь они, эти крысята, повылазили из своих норок.

Наконец с ключом в руках появился председатель экзаменационной комиссии – Давид Иванович Шпет-Барбарисов. Дурная слава этого человека распространялась далеко за пределы родного университета. Он действительно был ужасен. И те, кто убедились в этом на собственном опыте, сократили свою жизнь на пару-тройку лет. Рассказывали, что Давид Иванович как-то раз не пощадил даже беременную третьекурсницу, дурно знавшую его предмет. Вскоре после отчисления у неё случился выкидыш.

Как только дверь отворилась, студенты бросились занимать выгодные места. Всеволод сел возле окна, из которого открывался неплохой вид на зимнюю рощу. Ночью выпал снег, и теперь деревья были одеты в белые шапки.

Шпет-Барбарисов с ассистенткой раздавал проштампованные листы и английские тексты для перевода. Задание было сложным. Ассистентка написала на доске 9:45 (время окончание экзамена). Каждый знал, что нельзя терять ни минуты.

Всеволод даже и не думал приниматься за работу. Его неторопливый взгляд блуждал по всей аудитории, иногда останавливаясь на неприлично короткой юбке ассистентки. Студент смотрел на аморфного Шаляпина, который год назад занял у него триста рублей и до сих пор не рассчитался; на прыщавую Додонову, которая любила подхихикнуть над его фамилией; на очаровательную Мусину, которая когда-то давно, на первом курсе, отвергла его любовь. Он рассматривал, оценивал, вспоминал.

Взяв черновой лист бумаги и ручку, Гаф принялся рисовать птицу кетцаль. Он так погрузился в работу, что не сразу услышал за своей спиной робкие женские всхлипывания – у кого-то не выдержали нервы. Затем Всеволод достал из дипломата два остро отточенных карандаша: салатовый и красный, и птица кетцаль стала разноцветной.

Короткая красная юбка сказала, что осталось десять минут. Всеволод отложил рисунок в сторону, достал из внутреннего кармана пиджака очки, надел их и принялся читать текст. Зрение у него было прекрасное, но он всё равно носил очки с нейтральными линзами – для поддержания образа ботаника. Какое это было удовольствие подыгрывать им!

Многие из знакомых Гафа ценили острые ощущения: кто-то прыгал с парашютом, кто-то глотал противорадиационные таблетки, а кто-то учил китайский. Всеволод, никогда лично не знакомый с так называемым «экстримом», за десять минут до окончания экзамена решил поставить эксперимент. Текст в полторы тысячи печатных знаков он прочитал по диагонали один раз. Процедура заняла у него восемь секунд. За это время он не только запомнил весь текст до последнего слова, но и мысленно перевёл его. Объяснить то, что происходило у него в голове, он не мог – всё получалось само собой. Дело теперь оставалось за малым: без помарок записать перевод в чистовик.

Закончив работу, «ботаник» посмотрел на часы. По его подсчётам, до конца экзамена оставалось ещё около двух минут. Взгляд его снова остановился на ассистентке, точнее – на её ногах. Какие это были ноги! Стройные, с крепкими голенями, они были созданы для любви. Всеволод Гаф чувствовал нарастающее возбуждение.