Валерий Голинский

За стенкой

... Я сидел в пустоте захламленной комнаты. Я разбирался в помойке недодуманных до конца мыслей. За четверть века их скопилось в моей голове великое множество.

Если задуматься ещё раз, то становится совершенно очевидно, что ни одну из мыслей я не додумал до конца. Ведь додуманная мысль превращается в какое-то завершенное действие, несущее глубокое удовлетворение. Мои же мысли, хоть и воплощались в действия, но никогда не приносили глубокого, полного удовлетворения. А значит, я выпускал брак. Мой мозг работал, как захолустный картонно-бумажный комбинат. Который выпускает сделанную из вторсырья волнистую туалетную бумагу со щепками и металлическими скобками. Что делает продукт лишённым изначального смысла. О мои мысли можно было поранить задницу...

Но не будем о грустном. У нас сегодня ночь. Очень хочется каких-нибудь весёленьких галлюцинаций. Без применения искусственных стимуляторов. В том-то весь кайф, извлечь полнейший бред и ужас из собственной башки. Уверяю, уже серийного говна в ней хватит на то, чтобы бояться выйти в туалет на тёмную деревянную лестницу, срывающуюся тёртыми ступеньками на глубину пяти этажей... И усраться по дороге, от страха и от переполнения мочевого пузыря. Всё это вполне доступно.

Есть вино, но я его сегодня не трогал. Надо, в конце концов, покончить с одиночным пьянством. Раньше в телефоне жил человек, мы с ним пили, пока он не умер. Один – ночным. Одиночным. Да Боже мой, не в выпивке дело. Просто надо как-то раздвинуть эти крепкие розовые стены... Эти шершавые чужие обои, проступающие под 12 слоем краски... Не думайте, что мне одиноко. Это уже не одиночество, а чёрт-те что. Нас больше, чем один. Я учусь быть самодостаточным. В подсознании ходит огромная закулисная любовь. Поэтому все попытки объявить суверенитет пресекаются и участники дисквалифицируются.

...А завтра немцы будут снова молиться чёрту. И разбудят меня в 12 часов грохотом своих свинцовых колоколов. Я пробужусь – липкий, жаркий. В окне будет лето. Туалет будет занят соседями. Тело будет ломить от назойливых снов. В голове вместо мозга будет переливаться по дну черепа, вызывая тягучую и вялую боль, какой-то загустевший бульончик.

...После туалета захочется жрать. И пить. Под полотняной люстрой будут неутомимо и исступлённо носиться мушки, яростно сталкиваясь друг с другом и отчаянно жужжа при этом. Что это у них? Игра? Или они прячутся от более крупных, визгливых мух – ласточек? И они ничего не едят, ни на что не садятся. Просто вьются под абажуром. Этим и раздражают страшно.

Почему я обязан отвечать на все эти вопросы? И после каждого происшествия совесть устраивает пресс-конференцию измученному мозгу. А он вынужден придумывать ответы... Каждый раз новые... И не мухлевать – совесть орудует электрическим током. Встроенный детектор лжи. Серийное оборудование. Эта пытка меня загонит в гроб. У меня не голова, а застенок гестапо. Маленький такой, булыжный дворик. Щербатая кирпичная стена вокруг. Сизая травка. Из стены торчат ржавые железяки изуверского инвентаря. И серые, рассохшиеся доски, отполированные телами и пропитанные кровью. Насекомые – и те унылые. Среди камней и травинок суетливо извивают острой головкой тощие опарыши. Страшно?