Екатерина Глухова

Одна маленькая жизнь

- Наш удел: на голодный желудок веселить зажравшихся сеньоров… И ничего другого… Так что сейчас вставай и иди репетировать.
- Но я хочу есть… - пропищал кто-то.
- Заработаешь, тогда поешь, - отрезал мужской голос.
Из фургона обтянутого презаплатанной серой тканью, вышла худенькая, бледная девушка. На ней было красное в белый горошек платье, мешком висевшее на ее маленьких плечиках. Густые рыжеватые волосы были неопрятно собранны в косу, перевязанную бечевкой. Большие голубые глаза обвели горизонт.
«Вот гад! Сам не работает, сидит на маминой шее. Предыдущие, хотя бы не пытались из себя папочек изображать, не то, что этот!»
Девушка хотела пойти прямо от фургона, но, видимо передумав, резко свернула вбок:
«Не пойду к лошадям. Там - Юзеф. Опять приставать будет. Лучше схожу к Патрику или к миссис Нории, вроде как помочь, платья перешить, декорации подлатать, а сама подремлю немного. Хотя у Патрика, может, что вкусненькое будет…»
- Эй, маленькая коза… Как там тебя?.. Лейла…
«О, нет!»
- Ну-ка иди к дяде Юзефу.
Грузный мужчина, почти лысый, с густо насмоленными, закрученными на кончиках усами, схватил девушку сзади за руку. Лейла от неожиданности и плохой координации старика чуть не упала. Он явно был пьян, залитый бульоном и дешевым вином, фрак криво сидел на нем, локти порвались, грязное жабо, явно использованное в качестве салфетки, висело из кармана брюк, как ни странно – новых, чистых, отглаженных.
- Иди, дура…
Старый циркач потащил девушку к себе. А ее это, похоже, не очень интересовало. Лейла как будто отрешилась от мира, была где-то далеко. Она не почувствовала его грязную, жирную руку у себя в вырезе платья, не заметила, что он порвал последнюю пару чулок. Она была не с ним, не на грязной окраине городочка, где они давали концерт, не около фургонов, которые, по сути, были ее домом, не здесь…
Лейла сидела на диване, оббитом зеленым бархатом, в паркетном зале. Перед ней в вальсе кружили пары, пахло шоколадом и жженым сахаром… как же он назывался?.. карамель. Она всего лишь раз слышала его запах, у кафе, на улице, в пригороде Лондона. Девушка встала и пошла вдоль столов. Чего там только не было?! У половины блюд циркачка даже названия не знала. Громкое шуршание ее юбки. Бардовый атлас, расшитый золотом и белым кружевом, в руке в цвет веер. Люди, как на картинке, что висит над кроватью в фургоне, вырезанной из какой-то книги. Ах, если бы Лейла умела читать! Наверняка знала, что говорят сеньориты в таких ситуациях, как себя ведут. Вдруг перед ее лицом появилась розовая лилия. Актриса обернулась, цветок преподнес жгучий брюнет, с маленькими, аккуратно подстриженными усиками. Он широко улыбнулся… и под ухом раздался громкий храп…
Лейлу вырвало из мира грез и жестко бросило в действительность. Собрав одежду, девушка выскользнула из какого-то грязного сарая, куда затащил ее Юзеф, предварительно циркачка обшарила карманы старого конферансье, вдруг там что-нибудь да завалялось.
На улице было сыро и промозгло. На дороге пестрели лужи, стояли грязные, полуразвалившиеся, покосившиеся дома, такие же грязные, неухоженные огороды, кое-где что-то зеленело, но все сорняки.
Есть хотелось все больше. Лейла была готова грызть что угодно: сухие, черствые корки, замерзшую морковь, кости, в которых был хотя бы мозг. Она брела вперед. Вокруг дома становились чище. Кое-где появлялись лавочки ремесленников. Прошла мимо вонючего, гомонящего рынка. За корзинами на обочине дороги отыскала старое, съежившееся яблоко. Оно было безумно кислое. Но было…
Ощутив хоть что-то в желудке за сегодняшний день, стало чуть легче. Мир вновь заинтересовал Лейлу. Она стояла между двумя высокими домами. На первом этаже одного красовалась табличка с большими выцветшими буквами желтыми буквами. В окне было видно мужчин в черных фартуках, колдующих над прическами и бородами сеньоров. Кругом прогуливались люди, проезжали экипажи. Прошел мужчина, ведущий на поводках сразу шесть собак, которые рвались в разные стороны, а черный дог пытался подраться сразу с двумя борзыми. «Как он их удерживает!» - удивилась Лейла.
Солнце припекало, ветер резвился в кронах деревьев. Вдруг по ноздрям ударил душераздирающий запах – рядом шел пекарь. В руках он держал лоток, на котором лежали аппетитные булочки. Лейла громко сглотнула.
- Хочешь есть? – раздался голос за спиной. Это был мальчишка лет шестнадцати, в драных штанах и нелепом, очень ему маленьком, сюртуке, на голове - пыльный котелок, с полей которого свешивалось белое голубиное перышко.
- Ты можешь меня накормить? – вопросом на вопрос ответила девушка.
- Ты циркачка? Из тех бродяг, что остановились на южной окраине?
- Тебе какое дело! Посмотри на себя оборванец! – гордо задрала нос актриса.
- Ой, Ой! Посмотрите на нее, в лохмотьях, а ведет себя, как будто королевскую мантию нацепила…
- Ты, кажется, хотел меня накормить.
- Запросто. Но ты видимо трусиха. Да и зачем делиться? Одну булочку укрась легче, чем две. Да и вдруг он меня поймает…
- Отговорки. Скажи, как, и я сама себе стащу все что захочу! Але - оп! – и она с легкостью сделала пирует в воздухе.
- Ты смотри, распрыгалась! Ладно. Я отвлеку, вон видишь, толстяка Билла, а ты просто пролез за этими бочками и стырь пару булочек с подоконника его лавки. Делов то! А? Идет?
- Идет! – сверкнула глазами Лейла. Голод, конечно, поостыл, но сладкие булочки дурманили голову.
По знаку своего нового знакомого она нырнула под «баррикаду» из бочек и ящиков, тянувшейся почти до окна булочника. Прокравшись на четвереньках до середины укреплений, она остановилась, ожидая сигнала. Лейла стояла в помоях, из которых собственно и состояли почти все мостовые. Под руками и коленями в очистках, каких-то косточках, щепках копошились черви, жуки, мышата. Девушка притаилась.
- Эй, Билли, ты знаешь, что скоро введут налог на большие животы, как у тебя? – заявил булочнику наглый паренек в котелке.
- Что? – невольно схватился за свое большое пузо пекарь, - шел бы ты отсюда, мелюзга!
- Я говорю правду. Ведь к нам приезжает сама Королева. Все знают, как она любит покушать. Вышел приказ, каждый булочник должен выглядеть подобающе светскому обществу, а тех, кто откажется, будут на площади пороть. А Билл? - он незаметно кивнул.
Лейла быстро поползла к открытому окошку, на котором стоял латок. Но вдруг перед самым концом баррикады парень вскинул руку и как будто почесал затылок. Девушка замерла. Она уже не слушала, что за бред несет этот ее новый знакомый, не видела, что пекарь собирается вернуться к своей работе. В двух футах от нее дымились свежевыпеченные булочки. Она – циркачка, должна успеть. Она успеет. Резким рывком, позабыв обо всем на свете Лейла рванулась к лотку с печеным. Девушка не поняла как очутилась на земле, от куда был источник боли, кто ударил ее по голове, рукам, ногам ребрам, кто сорвал с нее платье…
Высокий брюнет взял ее за руку, и закружил в танце. Его глаза, белоснежная улыбка. Они стояли на мансарде, под яркой луной, он читал ей стихи, крепко сжимал ручку в кружевной перчатке, целовал…
Кровь, грязь… Мостовая, дом, другой, третий…Рынок, крики… Тьма… Мостовая, грязные домики, огородики… Сарай… Никого… Где? Где они? Они ее бросили, где фургоны?
- Мама… Патрик… миссис Нории… Мама!..
Тьма…Чьи-то руки. Голос:
- Ничего, доченька, поправишься. Ты у нас красавица. Клиенты будут. Деньги будешь зарабатывать. Ты – красавица. Ничего все пройдет…

Сказка о глупых вещах

Эта история случилась давным-давно, когда уже и не вспомню. Просто однажды одной пузатой вазе, которая совсем недавно прибыла в свой новый дом, пришла в пустую, фарфоровую голову мысль, что хозяева хотят бросить и снести дом. И она, конечно же, подняла суматоху среди остальной мебели в летней комнате. (Мебель – народ настолько впечатлительный!)
Так вот, эта дамочка, нахохлилась, как промокший воробей, уперла руки в бока, усеянные красными розочками, и сказала своей соседке, шкатулке из бирюзовых камушек:
- Ты знаешь, я недавно услышала разговор наших хозяев, они собираются уехать отсюда, и бросить нас здесь.
Шкатулка от удивления только и смогла открыть свой бо-ольшой рот. Зато эту «историческую реплику» услышали рюмочки – подружки и старый графин. Они тут же подхватили разговор:
- И что же, мы здесь останемся совсем одни? – пролепетал графин.
- Какая несправедливость! – трагически воскликнула ваза. - А ведь мы столько лет служили им верой и правдой!
- Да, да, да, да… Хозяева однажды разбили нашего братца… Мы помним… Мы так горевали… да, да, - забалабонили наперебой рюмочки.
Их разговор услыхал старый пройдоха и большой плут – ржавый дуэльный пистолет. Он тут же зазвенел и пробасил на всю комнату:
- Братцы, да что мы будем терпеть этих жалких двуногих?! Они всегда обращались с нами плохо!
Вы бы видели, что здесь началось! Все тут же загалдели, закричали об ущемлении прав, об обидах.
- А вы знаете, что они хотят бросить нас. О, если бы только бросить! Они хотят сдать нас в МУЗЕЙ!
При этом слове по комнате разнеслись возгласы ужаса, посуда спряталась за большой медный поднос, свернутые в углу ковры – за занавески, диваны еще больше натянули на себя белые простыни.
А пистолет все продолжал.
- В музей! Под пыльное стекло, где мы будем стоять до скончания века! А такие же люди будут смеяться над нами, и показывать пальцами!
Дуэльный пистолет был прекрасным оратором. И всегда был лидером, но не в этот раз… Вдруг из – за серванта со страшным треском вылетел.., да вы угадали, он самый, - портрет Наполеона Бонапарта (Он был проказник почище пистолета. Помниться, лет так эдак 5 назад, когда он еще висел в библиотеке, он поднял народное восстание, состоящее из книг по анатомии, против монголо – татар).
Так вот, Наполеон, не давая ни кому опомниться, с холста провозгласил:
- Вас ущемляют в правах, четырнадцатичасовой рабочий день, унижения!
«Избиратели» взрываются аплодисментами и согласными кивками. Бонапарт поднимает руку, зал затихает.
- Я покажу вам правильный путь, друзья! Вооруженное нападение. Так, что у нас из тяжелой артиллерии? Шкаф? Ну,… пойдет. Из огнестрельного оружия? Старый ржавый пистолет. Еще и дуэльный. Кто из вас пистолет?
- Я, - патриотично ответил тот.
- Будешь моей правой рукой.
От гордости ржавый кусок металла не знал что сказать. А портрет тем временем продолжал:
- Пистолет, принеси мне перо и бумагу, будем рисовать план обороны. Так, шкаф, метелка и кочерга – левый фланг. Сервант с бомбардной установкой в виде тарелок и блюдец - займите позицию по середине комнаты. А мы с вами, старина …
Портрет не успел договорить, куда же встанут они с пистолетом, т.к. в этот момент отворились двери комнаты и в нее вошли люди.
Возможно, всего этого хаоса и не случилось, если бы глупая ваза знала, старый обычай дома, закрывать летние комнаты на зиму, а зимние на лето…

Черно-белая девушка

Мир был темен, мрачен, черен, хотя был день, лето, все должно было пестреть красками, но кругом было черным - черно! Она стояла на подоконнике…
На черно-белой площадке перед подъездом сновали черно-белые дети, гуляли черно-белые пары, бегала черно-белая собака, черно-белая мамаша катила черно-белую коляску, из которой торчала черная детская макушка в чепчике, проехал черно-белый мальчик на черном велосипеде…
Люди жили. Жили как обычно. Вставали, шли на работу, заходили в гости, в магазины, кому-то звонили, кого-то встречали, с кем-то разговаривали. И грешили, грешили, грешили… Поливали эту землю повседневной злобой, лживостью, гневом, циничностью, негативом. И никто из них не знал, что от того, что кто-то из них накричал утром на сына за то, что тот испачкал рубашку, от того, что кто-то врал, что вчера было внеочередное совещание, от того, что кто-то толкнул маленького ребенка просто из шалости, от того, что кто-то крикнул проходящей девушке «Уродина, на себя в зеркало смотрела!» просто, чтобы выделиться перед друзьями, от того, что кто-то, кто-то… От всего этого одна молодая девушка каждый раз как только, этот кто-то «пачкал землю» вздрагивала, плакала, боялась. Боялась не за себя, не за то, что это могут сделать с ней, боялась за людей, боялась, что им не простят всех грехов, а она очень не хотела, что бы кто-то страдал, и она брала их грехи на себя… Всю грязь что совершало человечество она брала на себя…
Поначалу она думала: люди – хорошие, люди – добрые, люди обязательно исправятся. Но чем больше она верила в людей, тем больше они ее разочаровывали. Чем больше люди творили зло, повседневное для них, тем меньше оставалось в ней жизни.
Однажды подойдя к зеркалу она увидела, что стала черно-белой… Посмотрела кругом – все темно, мрачно… Она встала на окно и стала смотрела на смеющуюся девушку, на красивого парня рядом с ней, он обнимал ее, он любил ее (но черно-белая девушка не знала, что такое любовь, она никогда не любила, ее никогда не любили, она умела только прощать и самоотверженно защищать людей, верить в них), она смотрела на играющих детей (она никогда не играла, у нее никогда не было кукол, только люди, за которыми она могла смотреть часами), она смотрела на раскинутые руки мальчика, он протянул их ветру (она никогда не чувствовала ветра, она могла чувствовать только настроение людей) …
Она смотрела на людей, она стояла на подоконнике 14 этажа, она знала, что скоро придет ее час, скоро ее заберут. Пора расплачиваться за грехи людей, которых она так любила…