Любовь Глоба-Михайленко

Об авторе:
Глоба-Михайленко Любовь Семеновна 1936 года рождения. Родилась в городе Грозном, прожила там 60 лет. В городе Грозном окончила пединститут и музыкальное училище. Вот уже 10 лет живет в Волгоградской области, в рабочем поселке Иловля. Педагогического стажу 47 лет. С 1974 года — заведующая детской хоровой студии. С 1996 года — музыкальный работник детсада. Стихи пишет с детских лет, рассказы тоже. Есть сын и внуки. С 2004 года — пенсионерка.

ДНЕВНИК ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ

31 декабря 1994 год. Грозный, Октябрьский район. 10 часов утра.
Ходила к Вале Шульге на Новосадовую улицу за елкой. У нее во дворе растет ель большая. Валя с мужем обрадовались мне. Чистят подвал, сносят туда матрацы, одеяла - будут там ночью сидеть, в новогоднюю ночь. Дала она мне две веточки от ели. Шла домой и вслух говорила сама с собой, размахивая руками. Принесла, поставила веточки, вроде Новый Год.
11 часов дня. Начался сильный налет на наши корпуса, расположенные по обе стороны дороги, которая идет в город.
Я только поставила хлеб в печку, сварила только фасоль. Хватаем эту фасоль, воду и в подвал. Только Митя стал спускаться, как раздались сильные удары о землю, совершенно рядом. У нас все посыпалось в тамбуре. Митя - в подвал. Сидим целый час. Я молюсь. Включили приемник, но новости старые, вчерашние. Что сейчас делается в городе, неизвестно. Чуть стихло на улице. Митя вышел на улицу. Пришел, говорит, люди стоят на дороге между корпусами. Снаряды попали в корпус № 80 - ничего от корпуса не осталось, только стены с пустыми окнами. Попал снаряд и в корпус, где жила баба Аня, в крайнюю квартиру. Ее разнесло. Попал снаряд в коридорчик бабы Ани, все без стекол. Во всем корпусе только пожилые: Люба, ее муж Федор Федорович. Их квартира цела, но сильно они напуганы.
В корпусе № 80 уже никого не было: все чеченцы уехали в горы. У нас еще сильнее разошлись стены, треснула стена тамбура, открылись все окна. Мы наклеили на стекла полоски бумаги, как в войну с немцами. Митя принес тяжелый осколок. Страшно! И это Новый Год! И это подарок от нашего президента. Его бы сюда! Под самые бомбы бы. Я бы посмотрела, на чьей стороне был бы он, когда чувствуешь себя, как на сковородке, нигде не защищенной.

Садились в машины, в грузовики
Бежали, бежали в горы Чечни, -
Мы провожали их молча и взглядом.
Говорили: а мы? Война уже рядом?
Опустели дома, нет смеха детей,
Осталось пятнадцать русских семей!
В подвалах сидят, не света, воды
Что нас ждет? Что ждет впереди?!
Впери шла война. И пришла она в ночь
В Новогоднюю ночь! В Новогоднюю ночь!
Все гремело, кипело, кидалось огнем
Вой снарядов был страшен. Несмолкающий бой!
Мы в подвале сидим. Полки кругом,
Ноги некуда деть, согнулись клубком.
Я, мой сын, больной раком мой муж.

Я понять не могла. Как же так?
Как, нас здесь застала война?
Был приемник у нас, сын батарейки припас.
И поймали Москву в тот полночный час.
Президент поздравлял! Президент говорил!
А тут смерть все кружит, не смолкая на миг.

Почему-то я верила, почему-то ждала,
Сейчас скажет он слово! Замрет ЭТА война!
Дайте людям вздохнуть! Новый год!

Нет! Гремит и гремит бой с обеих сторон!
Кулаком я стучала, и не было силы
Чтобы Люди! О, Люди, войну остановили.
Не могла я понять, не могла, не хотела
Как же так умирать? Ни за что не хотела!
Сердце гулко стучало. Только мир!
Только рядом надо сесть президентам -
И решить все нелады!
Так зачем же, зачем все крушить?
Жизни ради, только сесть вам
За стол! И будет порядок!..

Бой умолк на четвертые сутки...
И пустились мы в путь, в центр.
До самой "минутки".
Там в огне, в самом пекле войны
Жили мужа мать и отец. Одни старики!
В мыслях мы хотели быть с ними.
Но мы тут, а они? Что же с ними?
На "Минутке" чеченцы-бойцы.
Автоматы в руках. "В центр можно пройти?"
"Можно! Но в оба смотри!"
Пешком, через город со страхом шагали
И свой город родной - не узнавали!
Стоял беззащитный, но гордый!
Серый день отражался в окнах.
Вот Центр, Дворец Президента.
Смотри!
Стояли, лежали танки одни!
Там башня, там дуло, а там гусеницы -
У нас перекошены от ужаса лица.
А рядом, а рядом лежали бойцы!
Из танков огромных бежали они!
От жара сжались тела их, как куклы.
И навзничь, и боком. Тут руки, там ноги.
Обходить нету сил! Ноги стали! Немеют!
Сердце замерло вдруг! Но я плакать не смею!
Шепот сына: "Скорее! Мама! Скорее!"
Дернул с места меня, через тело шагнула,
Через ногу и руку: "Простите!" - шепнула.
"Простите! Простите!" Всюду мертвые лица.

Площадь мертвых ребят! Тлеют!
Дым все курится!

Быстрыми шагами пошли мы по тротуару.
От площади взгляд не могу оторвать - как в ударе!
Навстречу нам люди. "Куда все?" - "Домой!"
К родным уходили перед войной. В глазах страх и тревога: "Можно пройти?"
"Да! Идите!" - говорить не могу. - "Сами увидите!"
Сердцем мне не понять. Как же так?
Как же так?
Ведь училась страна жить, а не умирать!
Эти парни в Чечне, эти парни в Москве!
Одни книжки читали на русском языке.
Математика, алгебра, литература - все было едино! Все прахом минуло.
Зачем же? Зачем этим русским ребятам,
Воевать против таких же чеченских ребяток???

Добрались до улицы Николаевой. Дом цел, заходим во двор. Отчим Юлич возится с огромной чугунной бочкой. Свекровь стала нас ругать: "Зачем пришли!? Зачем рискуете!?" Мы в один голос: "За вами пришли! Пошли с нами! У нас не стреляют так, как в центре!" "Я не пойду! Не пойду!" - заявила свекровь. "Да мы Вас с двух сторон поддержим и потихонечку выйдем из этого ада!" - "Нет!" И все тут!
Как ни уговаривали, не хотят уходить. Оказывается, все эти ночи провели они в подвале, но холодно. И вот Юлич делает из бочки "буржуйку" - печку. Митя кинулся ему помогать: зубилом выбивать отверстия для дров и трубы. А я поставила два кирпича, разожгла огонь, поставила варить суп. Зашла в дом. Какой-то чужой! До 2-ух часов Митя возился с Юличем, Володя ходил то в комнату, то во двор. Свекровь рассказывала, как все здесь эти дни гудело, грохотало. Я пошла посмотреть на улицу, где ходят трамваи. Там у техникума танк на рельсах стоит, и до самого рынка брошенные подбитые танки. Митя поставил "буржуйку" в подвал, подключили трубу к вытяжной из подвала. Тяги нет. Полный подвал дыма. А вокруг, в городе все время стреляют. День серый, быстро темнеет. Почистили вытяжную трубу, оказалась забита бумагой. Идти назад мы не смогли. Началось такое! Б росились в подвал! Лампа керосиновая, сесть негде, - полки заняты баллонами, солкой, закруткой. Свекровь прислонилась к полкам, говорит: "Я так могу всю ночь простоять!" Я прислонилась к другой стороне: "Я тоже так простою, ничего не хочу". Я в больших сапогах, пальто, шапке. Володя на нас посмотрел и говорит: "Митя, надо устраиваться на ночь. Давай я тебе буду подавать баллоны с солениями наверх, освободим полки. Устроимся на ночлег". Стали они разгружать полки. свекровь то за один, то за другой хватается. "Этот не надо! Оставьте тут! Этот тоже!" Но все же половину подняли наверх. Наверху пол из редких досок, прогибается, все сыпется на голову. Господи! Если сюда ухнет, только стекло баллонов нас убьет! А над головой, в городе все стало светло от снарядов, кромешная стрельбы: кто куда.
Печку затопили. Дым все-таки пробивался в подвал, и мы постоянно открывали крышку. Потом становилось холодно - закрывали. Снега не было, мороза тоже.. Наверно, около нуля. Володя с Митей решили выйти, пройти в дом и принести одеяла старые нам, чтобы постелить на полки. Только они вышли, загрохотало, завыло. Володя с охапкой вещей прямо свалился в погреб. Погодя Митя. Сначала бросил вещи - целый ворох старых пальто, потом сам сбежал по лестнице. Говорит, что, казалось, сейчас ударит в дом. Взрывной волной его присосало к двери дома. Еле-еле себя пересилил, оторвал тело от двери, бросился к подвалу через двор.
Стали стелить, что принесли. Мы с Володей - вместе на большой полке, Юлич - в старом кресле, свекровь ноги на Юлича положила, сама сидит на стуле. Митя - под самой лестницей, очень ему мало места, не вытянуться, только согнувшись. Стали стелить одеяла. Но свекровь забирает из рук то пальто, то одеяло. "Это хорошее, нельзя стелить. Это одеяло новое - нельзя брать". Мы ничего не поймем. Жалко? Зачем жалеть? Холодно ночью будет. Ведь война! А если в дом попадет? Ничего не останется! А если сюда, где мы сидим? Живыми никто не выйдет - стены подвала тяжелые, бетонные, а крыша - гнилой пол. Ничего не спасет. Володя огромный мужчина, 1 м., 87 см - согнулся дугой на полке, меня к стене прижал - не выдерживаю, - спина мерзнет, поворачиваюсь другим боком. Стали спать! Не разговариваем, все уши там, наверху, слушаем, что там творится? На трамвайной линии загрохотал "Град" - 18 снарядов - земля трясется. Слышим - машина завелась и отъехала к базару, к
центру города, и тут сразу самолет, страшно гудит, пикирует - рвутся снаряды, земля трясется. "Град" снова с другой стороны улицы, гремят снаряды, автоматные очереди - все гремит. Я не могу спать. Одеяло Володя с меня потянул на себя. Я знаю только одну молитву: "Отче наш" и вот без конца ее читаю. И вдруг подвал подпрыгнул, землю так тряхнуло, все посыпалось сверху, - что-то упало, разбилось. Юлич: "Ого! Снаряд рядом разорвался". Не спим, прислушиваемся - все гудит!
Думаю: «Напрасно мы тут сидим». Ведь, угодит сюда — мы в мышеловке. Никто не спасется. Дрова Юлич подбрасывает в «буржуйку». До утра дожили. Я не сомкнула глаз. Рано утром стихло! Позавтракали недоваренной пшенной кашей, чай с лимоном. Свекровь открыла 3-хлитровую банку сахара с лимоном! Я все время думаю: как нам уйти? Как? Юлич со свекровью не хотят уходить, бросать дом. Не хо-тят! Весь день свекровь со мной топталась, ни присела ни на минутку: значит, может идти! Снова и снова прошу ее: «Пошли отсюда! Запрем дом. Все кончится — вернетесь!» Юлич стал на меня кричать, что я хочу смерти его любимой Галички, что она не сможет идти! Я говорю: « Мы потихонечку от дома к дому пойдем! Митя и Володя с двух сторон поддержат!» — «Нет!» «Нет!» — кричит уже Галичка. «Нет!» — и все тут! «Здесь, на нашей улице остались люди в домах. Минасьянц — армянин Володя, с ним 9 человек семьи, четверо детей! Да и в других домах русских несколько семей. Никуда не уйдем!»
Я отступила. И вот утро нового дня. Решила своих мужчин увести из этого пекла. Только рассвело, пошли смотреть, куда угодил снаряд ночью. Во двор армянина Минасьянца Володи — убило 30 кур, кроликов. Попал снаряд и в полдома свекрови со стороны трамвайной линии, попал в крышу. Выбиты стекла в другой половине дома, что продали Тамаре — чеченке, сын которой бил Юлича. Еще один снаряд разворотил дом во дворе Рамзана — хорошего парня. Пострадал брат Рамзана, его ранило осколком черепицы. Еще на противоположной стороне улицы, дома без крыши, угловой дом сгорел изнутри. Я как только увидела это, стала уговаривать: «Давайте уйдем! Пошли к нам!» Но они ни в какую не хотят!.. Митя с Юличем снова прочистили дымоходную трубу, стало лучше гореть и тянуть дым. Митя нарубил дров. В 11 часов дня я стала уговаривать Володю уходить. Вижу ни Володя, ни Митя уходить не собираются. Я говорю: «Сама уйду! — Оставайтесь!» — Свекровь кричит: «Ты хочешь себя спасти! А нас бросить!» Володя злой, я стою на своем. Думаю, не хотите уходить, то хоть Митю спасу, нечего ему здесь умирать. Вдруг стрельба у дома Печати сильная. Мы все в подвал! Пошла стрельба через нас, к базару, к Президентскому дворцу. Пошли танки. Все гудит. Потом это все пошло назад, опять через нас. Затихло к 14 часам дня. Я опять прошу своих мужчин: «Пошли! Пошли! Пока тихо!» Собрались. Но сильная стрельба нас остановила. Все смешалось: кто, куда бьет? Мы остались. День пасмурный, в 15 часов уже ничего не видно. Осветительные ракеты с противным завыванием, словно летит на тебя снаряд! Ночь! Пьем чай с лимоном в сахаре. Свекровь очень запереживала, что мы много съедим этих лимонов, а Юлич нет! И она пристала к нему: «Юличка! На лимончик!» — достала из своей чашки, держа на ложке. Юлич: «Не надо! Не хочу!» — «Как не хочу?! Надо обязательно съесть! Это витамины». «Не хочу!» — Она не отстает, снова уговаривает. Юлич говорит: «Хочу корочку, всю дольку не хочу!» Свекровь: «Ну, Юлечка, надо съесть!» «Хочу корочку!» — Отвечает. Мне надоело это препирательство. Взяла я всю дольку, откусила мякоть и подаю ему. «Вот Ваша корочка». Снова недалеко от нас завыла установка «Град», заплевалась низкими звуками, и сейчас же самолеты. Установка на другой квартал, снова низкими звуками жахает, земля дрожит. Сидим, слушаем эту стрельбу. Вдруг, как грохнет рядом, земля закачалась. Мы замерли. Слушаю. Характерный шум и треск огня. Кричу: «Горит! Горит!» Юлич: «Что? Что горит?» — Выбегает по лестнице наверх, за ним Митя, Володя, я. Смотрим: горит дом на противоположной улице. Искры в разные стороны, черепица трещит, отскакивает далеко, может поранить. Зрелище страшное. Даю себе слово: «Утром уведу их отсюда! Уведу!» Всю ночь не сплю, в страхе сжимается сердце. А если бы бомба попала сюда, в дом? Что бы мы делали? Ведь тушить нечем. Стояли бы и смотрели, как горит дом. Вернулись в подвал, переговариваемся. Впереди ночь! Снова начался грохот, вой, стрельба — бой снова покатился к базару, через некоторое время — назад. Я просто сбилась со счета, сколько раз уже федералы рвались к базару, и снова их отгоняли. Утро. Готовим чай на двух кирпичах, во дворе. Целый баллон 3-хлитровый меда стоит в подвале под лестницей в ногах у Мити. Свекровь не хочет его открывать, жалко! 11 часов дня. Снова уговариваю уйти. Прошу-молю! Согласились! Собрались. Но какой дорогой идти? Через центр, как шли? Или через ДК имени Ленина — через Заводской район? Через центр боялись, там слышна стрельба. Пошли через Заводской район. Бросаем стариков. Свекровь, чувствую, на меня злится: «Бросаете нас?». Прошли несколько улиц — навстречу чеченцы с автоматами. Спрашиваем: «Можно пройти?». Говорят: «Там около ДК Ленина стоят русские танки!». Я говорю: «Ничего. Мы же русские — пропустят нас. Пройдем!». Володя — ни в какую. Схватил меня за руку, потащил назад. Я думаю: «Ну, хорошо. Пойдем через центр!». «Нет! Нет!». Он тащит меня, буквально тащит во двор к свекрови, в подвал. Я в ужасе! Даю себе слово, клятву, что завтра, рано утром, рано утром — уйду. Заберу их с собой. Можно было идти сейчас через центр. Бой начался в 4 часа вечера и всю ночь. Не сплю. Молюсь!
Страшно, нет сил. Постоянно смотрю на часы, боюсь просплю, вдруг засну. Снова адовые разрывы. Лампа керосиновая чуть горит — экономим керосин.
Сегодня 7 января 1995 года. Мы вышли из ада. Пришли сегодня утром. Только дошли до «Минутки», как за нашей спиной начался артналет страшной силы. Длился целый день, без единого перерыва, поздно ночью затих. Митя попросил вина. Полезла в подвал, нашла 3-хлитровый баллон. Выпили за то, что вышли оттуда, что, пока шли, не было стрельбы, что живы. То, что мы увидели там, потрясло нас страшно. Один вопрос у меня сидел в голове: «Зачем? Зачем все это?». И страшная ненависть к русским войскам, к Грачеву, к Ельцину! Варвары! Нелюди! Изверги! Это не должно быть, но это есть!
Сегодня утром, в 4:30 утра, я разбудила Митю, Володю с требованием: «Пошли домой!». Сердце мое так стучало! Боялась: услышат стук сердца мои мужчины и раздумают уходить. Бой утих часа в 3 утра. Можно идти! Вышли из подвала. Туман. Впереди, где Заводской район, зарево. Сзади — в районе базара — зарево! Одиночные снаряды летят прямо на наш квартал. Слышим свист и толчки в землю. Но дышится легко, мороза нет! Володя со злостью, что разбудила ни свет, ни заря, говорит: «Куда идти? Рано. Ничего не видно! Куда ставить ногу?! Не пойдем сейчас, могут подстрелить». Вновь залезли в подвал. Свекровь и Юлич спят. Разрывы и толчки в землю их не тревожат. Легли. Еле дождалась 5:30. снова их разбудила. «Пошли!». Митя вышел из себя, стал тихо кричать на меня. «Мама, ты забодала нас, это никакие нервы не выдержат! Куда идти?». Володя тоже: «Пока не будет светло, не пойдем!». Говорю: «А вдруг штурм снова в 6 или 7 утра, и мы снова не сможем идти? Пошли сейчас, ребятки, пошли! Здесь нельзя, обманчивая защита — подвал. Пошли! Пошли!». «Нет!». Стали пить чай, чуть согрели на «буржуйке». Чайник стоял всю ночь. Пошли, покурили на улице. Снова легли спать. Я спать не могу! Есть не могу!
6:30 утра. Не сплю! Тихо, относительно тихо наверху, но снаряды падают недалеко от нас. Снова их разбудила: «Вставайте, вставайте, пойдем, пойдем». Встали. И я тут поняла, что они боятся идти. Они, мужчины, понимали, что нас может ожидать наверху. Это я просто не понимала и для меня почему-то просто было уйти отсюда, пока тихо. Не быть нахлебниками свекрови, не ожидать, постоянно замерев от страха, что раздавит всех нас здесь, в подвале.
Уйти. Зачем мы пришли? Старики не захотели бросать свой дом. Зачем пришли сюда, под снаряды? Зачем? Стали снова есть. Володя взялся за сало с хлебом и луком. Господи, думаю, ну оставил бы это сало им, старикам. Свекровь и Юлич молчали, конечно, не спят. Митя чай пьет и ест печеную картошку в углях, из «буржуйки» выкатывает. Мне сует. Не хочу! Но съела одну. Митя дал мне своего чая выпить. Выпила один глоток. Умоляю внутри себя: «Ребятишки, скорее, скорее пойдем отсюда!». Они, как в замедленном кино, тени от керосиновой лампы, медленные, спокойные. Наконец, одолел Володя сало с хлебом. Напился чаю. Вышли из подвала. Вышла и свекровь. Почему-то хотелось прижаться к свекрови, но попрощались словами. Открыли двери дома, взяли Володину шубу, дипломат, Митину светлую куртку. Оделись. Шепчу: «Скорее! Скорее!». Прощаемся. Уверены, что скоро увидимся. Свекровь: «Буду переживать за вас! Дошли вы или нет?». Уходим, уходим. Светло совсем. Митя взял меня за руку, ладонь в ладонь. Володя с дипломатом в одной руке, другой курит. Пошел быстро вперед.. Пошли. Улица Люксембург, дома около магазина «Мелодия» без окон, разрушены крыши, снесены верхние этажи. Перешли на другую сторону, не могу оглянуться, только под ноги смотрю. «Ателье мод» сгорело. Пошли через двор Александры Алексеевны (родственницы свекрови). Свекровь просила кулек картошки ей передать, но мы не взяли, не знали, какой дорогой пойдем. А пошли через центр города, той, что пришли сюда. Вошли во двор Александры Алексеевны, квартира ее без окон, выгорел подъезд, балкон открыт, горел. Володя говорит: «Зайдем?». Я: «Нет! Нет! Она, наверное, в подвале сидит. Пошли!».
Вышли на проспект Победы. Около домов тротуары усыпаны стеклом, рваным железом, воронки на каждом шагу. Кирпич, обломки рам, дверей, провода, скошенные снарядами деревья. Вдруг летит снаряд! Воет! Мы с Митей в подворотню дома, я в расщелину ворот прямо втиснулась. И, кажется, нет силы, чтобы меня из этого укрытия вытащила. Володя далеко впереди. Кричит, зовет! Отрываю себя от стены, идем, почти бегом. Я стараюсь не споткнуться, потому что ноги переступают кирпичи, провода, железо. Дома без окон, внутри черные провалы нескольких этажей.
Трамвайная линия. Володя выглядывает осторожно, потому что перекресток. Видим двух автоматчиков-чеченцев. Спокойно идут, ногами отшвыривают обломки. Бежим к ним, как к защитникам от страха, от внутреннего напряжения. Они подходят. Спрашиваем: «Можно пройти до моста? До площади Президента?» — «Можно, но будьте осторожны на перекрестках!».
На перекрестке нет гостиницы, магазина на углу — все обрушено. Хлебный магазин — попало что-то огромное внутрь, все там скорежено, видно через голые проемы окон. «Дом мод» напротив — весь черный, горел. Жилые дома с черными дырами вместо окон. Бежим по грязи: снаряды падали на газоны, вся земля на дороге. Месиво гари, стекла, земли! В каждый дом попадало несколько раз с разных сторон. «Детский мир» — первый этаж сгорел. Огромные дыры вместо окон и балконов, искорежены витрины. Площадь, Дудаевский дворец! Стоим. Перекресток! Так же стоят танки, трупы. Страшно. Нет никого. Стоим около пятого жилстроительства. Его нет. Все провалилось вместе с крышей и все перекрытия в подвальное помещение, одни стены черные!
Здание гостиницы «Кавказ» — разрушено. На танки подбитые уже не смотрю. Кучи грязной одежды. «Скорей! Скорей!». Выбегаем на площадь, открытый перекресток, как на ладони. Дворец горит. Бежим к Министерству. Прямо забегаем на ступеньки — хоть какая-то защита. Из дверей выходят чеченцы и с ними молодой, с рыжей бородой мужчина, держит камеру на плече, прямо в упор снимает нас: меня и Митю. Володя на ступеньки не поднялся. Чеченцы с автоматами — в зеленой одежде: «Вы откуда?» — «С Грознефтяной» — «Как там?» — «Тихо!» — говорим. Я прошу Митю подождать, дать дух перевести, потому что бег и страх, и рыданья мои сдавили горло. Снова вышли ребята из Министерства. Спрашиваем: «Можно пройти через мост и дойти до «Минутки»?». «Можно! Через мост надо перебежками, поднимите белый платок над головой». Володя все слышит. Принципиально не поднимается на ступеньки, как бы говоря, что эта война из-за вас, чеченцы. Они говорят, что мост обстреливают федералы, улицу Комсомольскую обстреливают. Она прямая, до самой Первомайской, до Горбольницы. Там стоят федералы. Осторожно! Значит город поделен пополам. Вдруг вот по этой прямой улице со страшным ревом, свистом пронесся снаряд. Доли секунды я его видела. А он развернулся, сделал дугу и попал в Президентский дворец. Я смотрела на все это с ужасом, спиной втискивалась в здание. За спиной: «Как может снаряд изменить направление!?». Это меня вывело из шока. Мы с Митей спустились со ступенек, подошли к Володе. Он достал белый платок, говорит: «Я побегу первым. Если живой добегу до середины, бегите вы. Достаньте платки, держите над головой». Володя побежал. Огромный он, рост 1м.87см. согнулся в три погибели. А сзади, оказывается, нас снимал этот рыжий, с бородой. Явно не русский, иностранец. Как мы бежали, мы увидели уже в 1998 году. Смотрели кассету о боях в Грозном и увидели себя: как Володя бежит по мосту, а потом Митя и я. Этот мост сделали для машин, и он идет наискосок реки, не прямо. Володя добежал до середины. Митя рванул меня за руку. Другую я подняла с платком, но не тут-то было. Бежать, согнувшись, с вытянутой рукой вверх, другую тянет Митя — было трудно. Я в старых сапогах, шлепаю ими плошмя, задыхаюсь, смотрю только под ноги. Митя делает большие шаги, я поменьше, не успеваю. Дышу ртом, задыхаюсь. Мост не кончается. Митя просит: «Скорей! Скорей!». А я не могу сдерживать мочу, она бежит у меня по ногам, в сапоги. Силы кончаются. Митя просит: «Скорей! Вот до «Океана» (магазин) добежим, тогда отдохнем».
Бегу из последних сил, сердце где-то у пяток. «Океан» — бежим. «Культпросвет» — бежим. Перекресток, «Гастроном» — ларьки! Вот здесь остановились. Я вся мокрая. Отдышаться не могу. Прошу Митю отвернуться. Захожу за ларек, снимаю рейтузы и мочусь. Одеваюсь, оглядываюсь. На противоположной стороне улицы дом, где был магазин для новобрачных, в окне человек — направляет на нас автомат. Потом видит, что я делаю, уходит. Володя далеко. Но почему-то страх кончился! Свободно вздохнули, потому что эта часть города еще чеченская и дома — наша защита. Митя торопит. Ноги от происшедшего напряжения не хотят идти быстро. Заставляю себя. Идем.
В многоэтажных домах огромные дыры, перекошенные лестничные пролеты. Видны обрывки занавесок. «Золотой магазин» — сгорел. Этажи без окон, стекол. Идем под прикрытием здания Гастронома. Идем, не бежим. Идем быстро. Гастроном внизу, вверху разрушен. Кассы Аэрофлота искорежены — прямое попадание. «Спутник» магазин, тоже, верхние этажи страшные. Видим, идут навстречу чеченские ребята, вооруженные.. Спрашиваем: «Можно дойти до «Минутки»?». «Можно, только осторожно!». Видим, из дома поликлиники МВД выходят люди с ведрами. — Господи! Где же они сидят?! В подвалах домов? «Дом быта» — с огромными острыми кусками стекол, вместо витрин. Навстречу женщина пожилая, остановила нас: «Люди добрые, Христос Воскрес!». Я опешила, горло запершило. Мы забыли, что сегодня великий праздник — 7 января. Остановились. Спрашиваю: «Вы куда идете?». Она улыбнулась: «В церковь!». Церковь только что прошли — вся изрешеченная снарядами, осколками, везде дыры. «Да ведь стреляют!» — Говорю. — «Нельзя туда!». Она в ответ улыбается: «Нет! В божий храм не попадут. Там многие прячутся. Сам Бог нас бережет!». Пошли дальше, плачу. Сердце, как будто сжала в кулак! Идем не быстро, Володя подгоняет. Напряжение спало, все рассматриваем. 1-ая поликлиника — разрушена. Квартал, где магазин «Богатырь» — бомбы сожгли девятый, восьмой и седьмой этажи. В домах вырваны взрывом огромные дыры. Навстречу ребята-чеченцы. Буквально ребята, подростки — в камуфляже, с автоматами наперевес. Идут уверенно, не торопясь, насвистывая. Эхо сильное, страшное в разрушенном городе. Мое сердце кинулось к ним, как к защитникам. Я кричала им про себя молча: «Ребятки, не отступайте! Деритесь! Эту смерть Ельцин прислал! Зачем? Берегите себя! Берегите!». Нас догнали мужчины-чеченцы с оружием в руках. Спрашиваю, потому что идем рядом: «Скоро все это кончится?». Отвечают: «Два-три дня! Говорят, что в Москве бомбят Белый дом — переворот!». Не верю! Знаю, что у них нет никакой связи, нет новостей оттуда. Говорят так, чтобы себя убедить, что, вот в Москве, люди поняли, что Ельцин хотел маленькую Чечню победить, дикой войной пошел. Думаю: тебя бы сюда, чтобы ты посмотрел, что ты натворил! Ребята молодые, которых только что видели — бандиты? Да, если бы на дом Ельцина , пошли танки, налетели самолеты, разбомбили его дом, убили семью, он бы первым взял автомат в руки, отомстить за жену, детей, за землю, которую любил. Война сделала всех сразу взрослыми. Подростков — защитниками, а не бандитами. Видим людей, выходящих из подвалов. В руках ведра, канистры. Идут к хлебозаводу. Дом, где кинотеатр «Юность» — горит. Вдруг слышу голос девчонки откуда-то сверху: «Тетенька, скажите — четвертый этаж горит?». «Горит!» — говорю. Они этажом выше, вдвоем. «Я тебе говорила, что четвертый этаж горит!». Думаю: как же они спустятся? Володя торопит: «Скорей!». Люди навстречу идут за водой через железнодорожные пути. Но никто не идет туда, откуда мы только что вырвались. Ведь совершенно не знаем: когда начнется обстрел? Ведь, если была война с немцами — выли сирены, люди бежали в бомбоубежища. Здесь совершенно ничего не понять. Начинает «Град», самолеты, артиллерия! Переход подземный, идем наверху. Магазин «Орбита» — снова люди с ведрами. Русские, русские, чеченцев нет. Две пожилые женщины присели на остатки лавки — разговаривают, что задыхаются в подвале, хоть подышать здесь, хотя все горит, гарь в воздухе висит! Идем по подъему на «Минутку». Здесь меньше разрушений, мы немного расслабились. Ведь три дня назад вся эта улица была целая, даже стекла в окнах были. А теперь?
Дошли до круга, перешли. И вдруг за спиной, со стороны ДК имени Ленина — шквал снарядов, небо задрожало. Стонет земля, толчками ходит под ногами. У меня мурашки буквально поползли по спине. Мы остановились! Повернулись! Господи! Мы только что были там! Мы прошли! Мы прошли! Только что! Как там старики? До последнего уговаривали их уйти. Идем вверх по улице Мусорова, а за спиной взрывы, грохот. Спиной чувствуем, всем телом ощущаем эту бойню там. Володя: «Не зря я вас топил! Мы проскочили вовремя!». Пришли домой — бой все шел. И днем, и ночью! Хожу по своей кухне, газ у нас еще есть. Нет света, воды. Лицом окна кухни направлены на город и постоянно от взрывов, грохота, звенят стекла, дрожит вся пристройка. Мы дома!

На свиданье

С улыбкой радости и нетерпенья
Платок набросив на себя,
Вся, в ожиданьи счастья и томленья,
Сбегает девушка с крыльца.

Ну, кто не знает радости свиданья?
Огня, что душу счастьем наполняет?
Отбрасывает все взгляды
Одни глаза и любит, и ласкает!

И ждет с растроганной улыбкой,
И губы приоткрыв навстречу.
И, кажется, что голубою дымкой
Она прильнет к любимому на плечи.

 

* * * *

Как трудно сжигать корабли,
И вдаль глядеть волнам бездушным
Остаться снова на мели
В обломках кораблей ненужных.
А сколько ждать волны большой,
Чтоб смыла рану и обломки?
И снова строить бриг другой.
Покрепче строить, не для ломки.

Не верю я, что надо ждать!
Не ждать! Искать и строить!
И счастье, сидя, не достать.
В пути его находят!