Юлия Бекенская

Чужое небо

«А ведь, пожалуй, будут бить», – тоскливо подумал Марат.

«Ты – легкая добыча, – объясняла Юлька, – у тебя на морде написано – «Приезжий». Милиция и план по приводам может на тебе сделать, и не рискует попасть под нож какого-нибудь действительно опасного типа».

Физиономия, и правда, у Марата была не местная – самая что ни на есть татарская, да к тому же восторженно-простодушная, что выдавало провинциала за километр.

В первый и единственный свой приезд в Питер Марат хлебнул лиха по полной программе  – личность его норовил проверить каждый патрульный, в милиции на три часа «до выяснения» его задерживали несчетное число раз.

Теперь Юлька не отпускала его ни на шаг, держа под руку, и лицо ее с характерной питерской прозеленью резко контрастировало со смуглой физиономией башкирского гостя.

Юлька была женой брата. Перед братом Марат робел, а с Юлькой они нашли общий язык сразу, она же и взялась показать Марату Город. Брат шутил, что Марат с Юлькой в паре напоминают местечкового африканского царька с персональным экскурсоводом.

После всех освобождений незадачливого родственника из милиции Юлька озверела настолько, что стражей правопорядка чуяла за версту, и, ловя их взгляды, механически тянулась за паспортом. Вид при этом имела решительный и злющий, а, главное, насквозь местный. Милиция косилась на странноватую пару, но не задерживала – видимо, связываться с разъяренной дамочкой никому не хотелось.

А вот сегодня Марату удалось-таки от Юльки сбежать – хотелось пошляться по городу одному, без сопровождения. Была у него тайная мысль – попасть на Богословское кладбище, на могилу Виктора Цоя. Брат решительно этого не одобрял, резонно возражая, что в Городе и без кладбищ полно достопримечательностей. Дни были расписаны наперед, и поход на кладбище в списках не значился. Чтоб избежать возможного конфликта, Марат решил съездить к Цою один, потому, собственно, от Юльки и сбежал.

Неприятности ждать себя не заставили. На скамейке в Катькином садике два бодрых дедка рубились в шахматы. Марат заинтересовался и даже выдал противникам пару советов. Рядом ошивался какой-то бойкий мужичок – покрутился и исчез. А когда на Невском Марат решил сесть в маршрутку – не обнаружил в карманах ни денег, ни телефона.

Так вот и вышло, что к брату на Охту пробираться пришлось пешком, вдоволь насладившись осенней питерской грязью. Стемнело быстро, и Марат заплутал. Попробовал было спросить дорогу у какой-то бабульки, но вместо ответа получил традиционное «Понаехали тут». Мамаша с коляской тоже шарахнулась от него, как от чумного.

Наконец, развеселый поддатый мужичок, признав в Марате «убогого чухонца», радостно сообщил, что им по дороге, и повел Марата дворами и проулками, путем причудливым и извилистым, следуя нетривиальной логике нетрезвого человека. По дороге декламировал Бродского, а также какого-то Сашу Черного, вопрошая, не тянет ли Марата из окошка об мостовую брякнуть шалой головой.

Был мужичок филологом, и праздновал то ли собственное микрооткрытие, то ли бесславный провал давнего оппонента – Марат так толком и не понял, тем более что попутчик все время сбивался на цитаты, предлагая сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб.

Душа филолога требовала продолжения банкета, и Марат с готовностью поднялся, было, в квартиру нового друга – замаячила возможность позвонить и успокоить Юльку. Но сухая желтолицая тетка, открывшая им дверь, была от визитера не в восторге, и мужичок виновато просочился в квартиру один, на прощанье бормоча напутствия, как Марату добраться до дома.

Дорога пролегала сплошь по переулкам и пустырям, места были неуютные – липкая грязь, лужи, промозглый ветер и ни одного фонаря.

Подошедшей стайке нетрезвых сопляков приглянулась маратова куртка. Что обидно, пацаны не выглядели бедными – неплохо одеты, по моде стрижены. Шалея от собственной крутизны, говорили непонятные Марату словечки, явно обидного свойства. Ну, он и не сдержался – врезал самому нахальному, за что и был отметелен всей компанией – хорошо, кто-то их быстро спугнул, и они смылись, оставив Марата лежать в холодной луже.

В итоге физиономия опухла и напоминала подушку, левый глаз на свет божий смотреть отказался, и зверски ныл правый бок. В таком виде спрашивать у людей дорогу было немыслимо, и Марат брел, решая, как жить дальше.

Город, о котором он давно мечтал, встретил его не по-доброму. Город отвешивал Марату тумаки, натравливал на него милиционеров, Город презрительно щурился, обзывая чуркой, Город отказывался признавать в нем человека. У милиции, как Марат убедился, на все была одна припевка – «Чемодан-вокзал-Баку». И поди докажи, что у тебя российский паспорт, а в Башкирии тоже люди живут.

Он остановился под деревом у какой-то ограды. В кармане брюк нашлись спички и помятая пачка сигарет. Закурил. Огонек высветил надпись – «Богословское кладбище». Марат оторопел. Бывает же...

Пойти на кладбище ночью мог только полный идиот, да и где искать в темноте могилу? Но другой возможности могло и не представиться. И Марат зашагал по аллее.

…Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна,

И не вижу ни одной знакомой звезды…

Город был чужим, и Марат был здесь лишним – сегодня он понял это окончательно, и теперь единственное, чего хотел – проведать могилу и уехать домой.

На аллейке показались две темные фигуры.

«Куда?» спросили у него.

«К Цою», – тупо ответил Марат. «А ведь, пожалуй, будут бить», – тоскливо подумал он.

Парни переглянулись, бросили ему «пошли» и зашагали назад по аллейке. Марат потопал следом, ежась на ветру и размышляя, не ведут ли его в дальний уголок, чтобы тюкнуть по башке и враз закончить этот паршивый день.

Идти оказалось недалеко, они остановились у обелиска. «Виктор Цой», – прочел Марат. Парни кивнули ему, и отошли вглубь аллейки, где темнел купол маленькой одноместной палатки.

Марат закурил, глядя на обелиск. Он совершенно не так представлял себе эту встречу. Было больно, тошно, было мерзко на душе, но что-то правильное было в том, что именно сегодня он оказался здесь.

Подошел один из парней, протянул бутылку – «Вода. Умойся – смотреть страшно».

Люди, растеряно подумал Марат. В его сознании жители Питера прочно располовинились – в одной половине были холеные барышни с брезгливо поджатыми губами, «понаехали» летящее в спину, патрульные в метро, «чемодан-вокзал-баку»…

В другой – брат, Юлька, развеселый пьяница, эти ребята с кладбища…

Юльке хотелось выть от безнадежности. О способности братишки влипать в неприятности в семье ходили легенды. Телефон Марата не отвечал, и сейчас Юлька бесцельно брела по району, надеясь, что непутевый родственник встретится ей у какого-нибудь магазина.

…Среди связок в горле комом теснится крик,

Но настала пора – и тут уж кричи – не кричи…

Это точно, мысленно согласилась Юлька с плеером. И тут до нее дошло – на Богословском она еще Марата не искала.

Она бывала здесь не раз, но одной и ночью – не приходилось. Бодрилась отчаянно, успокаивая себя так: «Если он там был – спрошу, когда ушел. Если его не было – оставлю записку. Если он там – набью морду!» В том, что у могилы кто-нибудь дежурит, Юлька не сомневалась.

По аллейке нетвердой походкой шел какой-то тип. На всякий случай Юлька перешла на другую сторону. Свет фонаря упал на темную фигуру, и она узнала братишку…

На обратной дороге их почему-то не остановил ни один участковый, хотя более подозрительную парочку трудно было себе вообразить – Марат с заплывшей физиономией, ревущая в голос Юлька, кому-то грозящая кулаком…

Дома их ждала грандиозная головомойка, о которой они пока не подозревали, но все это было совершенно не важно, ведь

Если есть в кармане пачка сигарет,

Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день,

И билет на самолет с серебристым крылом,

Что, взлетая, оставляет земле лишь тень…