Анна Аничкина

Рубеж

Яркое предмайской утро с бегущим за ворот холодком.
"Сокол". Ленинградское шоссе. Час пик. Потенциальные пассажиры сорок третьего троллейбусного маршрута стоят наизготовку, растянувшись по кромке тротуара плотно сомкнутой цепью. Лица серьезны и суровы, как перед взятием стратегически важной высоты.
Старухи, отстоявшие заутреню, в замаскированной строительными лесами церкви, протискиваются сквозь людскую стену, буря клюками неподатливый материал. В стене образуются бреши - кто-то уступает место. Дыра тут же закрывается щуплой или не очень щуплой грудью бабушки. Уступивший становится сзади - прикрывает тылы.
Группка подростков (ударная сила в предстоящей операции) принимает боевые сто грамм - энергетический напиток в маленьких стеклянных бутылочках, похожих на гранаты времен Первой мировой.
Женщины, самая уязвимая часть этой цепи, пристраивают сумочки под мышками, опасаясь диверсий со стороны двух потрепанных граждан, манипулирующих газетой "Московский комсомолец" и при этом говорящих на совершенно непонятном каркающем языке. "Щипачи" делают вид, что лично ни с одной из женщин не знакомы.
От работяг, честно и напряженно оттрубивших ночную смену, в радиусе вытянутой руки распространяется нестерпимый сивушный запах. Он отравляюще действует на представительницу творческой интеллигенции, случайно оказавшуюся в этом самом радиусе. Интеллигенция прячет нос в платок и крепче прижимает к груди скрипичный футляр. Небольшая доза алкоголя, способная в исключительных случаях обострять мыслительный процесс, делает свое дело. Один из работяг, вспомнив, что пролетариат был и остается движущей силой, пытается сдвинуть с рубежа молодого мужчину с элегантным кожаным портфелем и дорогим мобильным телефоном, в ходе эволюции приросшим к уху. Мужчина кричит кому-то в трубку, что принимать огонь на себя не собирается.
В этой спайке находится место и рослым африканским студентам, еще не сменившим зимнее обмундирование на летнее. Они возвышаются надо всеми, как черные башни-ладьи, странным образом попавшие на линию белых.
Троллейбуса нет уже минут двадцать. Подбадривая друг друга, люди не без злорадства поминают Кутузовский проспект с его вечными эскортами. Радость от того, что кому-то в этот момент хуже, греет людские сердца. Особо сметливые предполагают, что на пересечении Ленинградки с Волоколамкой серьезная авария. Но снабженная оптикой интеллигентка, оттянув пальцем правое веко к виску и тем самым уменьшив свои минус семь до минус шести с половиной, видит, что препятствий для обоих потоков нет.
Еще через несколько минут, когда каждый второй из цепи готов малодушно ретироваться и двигаться к своему пункту назначения пешком, со стороны Волоколамского шоссе прорывается разноцветный "Мерседес". За ним неспешно, с достоинством следует еще один - черный. Далее движется колонна небольших автобусов, выкрашенных в немаркий хаки. На лобовом стекле каждого наклеена табличка: парад. В первых трех автобусах едет офицерский состав, в остальных - рядовые. Повернув головы направо, как предписано Уставом, военные приветствуют длинную вереницу штатских, расхристанных и расхлябанных, поэтому не вызывающих уважения. Те, в свою очередь, взирают на военных с плохо скрываемой неприязнью.
В последнем автобусе, прильнув к широкому окну, стоит молодой солдатик. Он прижимает к стеклу автомат, над которым белеет кусок бумаги с кривой надписью: срочно продаю.

Штатские по-разному реагируют на этот "боевой листок": подростки - универсальным "жесть", работяги - всеобъемлющим "блядь", интеллигенция - нейтральным "бред".
Колонна цвета хаки продолжает движение в сторону Ходынского поля.
К людям, потерявшим было надежду дождаться троллейбуса, постепенно возвращается это прекрасное чувство. Но с ним не приходит ощущение покоя. Наоборот, нервное напряжение, как огонек на бикфордовом шнуре, стремится разрешиться взрывом.
Взрыв происходит, когда вместо одного троллейбуса к остановке подъезжают сразу три. Среди ожидавших возникает паника: куда бежать? Если полчаса назад цель была ясна, то сейчас она троилась. Все манёвры, предпринятые ранее, не имели теперь никакого смысла.
Цепь рассеялась. Пассажиры с недовольством, как бы нехотя, входили в троллейбусы.
Но больше всех были расстроены потрепанные граждане с газетой - рабочий день для них начался неудачно.