И снова притча, предание, история... Когда освободился от рабства израильский народ, который 200 лет был народом — рабом в Египте, голод и жажда и другие испытания обрушились на освободившихся во время их перехода через Синайский полуостров. Голод и жажда заставляли их с тоской вспоминать горшки египетские, которые были наполнены мясом, всяческой едой, питьем. И возроптали израильтяне против Моисея, который освободил их и вывел из рабства. Да, мы были рабами, но зато было сыто, хорошо, зато мы ели! Теперь — свобода, но мы в пустыне, мы голодны, мы жаждем. Зачем нам ваша свобода, если мы остались без мяса и без воды?..

***

— Душа рвалась, душа не желала смириться, душа протестовала. Ищу слова и не могу определить коротко, против чего же, отец Геннадий?

— Против рабства. Кто добровольно пожелает его? Еще апостол Павел говорил рабам (то было время рабовладельчества): "Если можешь — освободись". Состояние рабства — неестественное для человека, поэтому, вырвавшись из этого плена, мы, все такие разные, действительно возликовали. Потому что никто не хочет рабства — рабства идеологического, рабства физического, рабства какого бы то ни было. Это вне сомнения.

Что хорошего в демократии, которую у нас сегодня провозгласили? Это отказ от насилия, отказ от рабства. И я не могу этому не радоваться, как и вы, ибо рабство — состояние не Божье... Но вспомним предание о Моисее, выведшем свой народ из Египта. Мы ведь тоже имеем дело с поколением рабов. И оно будет роптать: зачем нам ваша свобода?!

— И ропщет.

— И ропщет, и будет тосковать по рабству, по тем временам, когда горшки были наполнены съестным и еще чем-то. Вспомним окончание того древнего предания о Моисее.

40 лет странствовал израильский народ на Синайском полуострове, пока весь не вымер. И только народившееся новое поколение смогло войти в обетованную землю. Поколение же рабов оказалось неспособным и недостойным увидеть Святую землю, ибо оно тосковало по горшкам египетским. Да, вот по тому рабству. Они роптали на своего освободителя. А только те, кому было 20 и меньше при выходе из Египта, и те, кто родился в дни странствий по пустыне, они под руководством Иисуса Навина вошли в Святую землю. А поколение рабов не могло стать устроителем новой Святой земли...

— Из многочисленных документальных кадров переворота 19 августа я почему чаще вспоминаю тот, где православный священник крестит и причащает защитников Дома Советов. И осененные его крестом, уходили они на улицу и вставали вокруг живым кольцом. Это были мальчишки 17-20 лет...

— Ну да... Шесть лет назад это были совсем отроки. Они не жили в том времени, в котором мы жили. Они не познали рабства. Они уже выросли в другое время. И вырастают. Так что, дай Бог, чтобы эти новые формы, которые теперь складываются на Руси, чтобы они вели нас к Богу. Опять повторяю: всякая дорога, которая не ведет в храм, — зачем нам такая дорога.

— Ельцин, если вы заметили, обращается к Церкви. И во время путча он обратился к патриарху. И во время принятия присяги первым слово было дано Алексию II.

— Да, когда он стал Президентом — Патриарх его благославлял. И при закладке Казанского собора стоял он со свечами... Дай Бог, дай Бог.

— Кстати, за это ему уже перепало. Есть такой по-большевистски яростный отряд демократов, в которых тоже живет своего рода тоска по египетским горшкам, то есть по тем временам, когда тысячелетняя история Руси была не в счет, когда православие огнем и мечом уничтожали. Правда, сейчас они согласны его терпеть во имя свободы совести, но только чтобы оно обреталось где-нибудь на задворках. А уж государственные мужи просто обязаны, по их мнению, сбросить его со счетов.

— Я как раз демократию со счетов не сбрасываю. Истина в антиномии. Чем плоха демократия, если она увенчается богоправлением? Если будет найден путь, синтез народовластия и теократии? Единственное предостережение о том, что демократия сама по себе не есть благо, что и Христа распяли демократично.

Демократия, благо только тогда, когда она будет в Боге, как апостолы сказали: "И было угодно Духу Святому и нам". В Церкви это называется соборность, т.е. гармония воли Божьей и воли человеческой. Если воля наша народная сумеет образоваться с волей Божьей и войти в гармонию, дай Бог. В таком синтезе демократия может быть воспринята христианским сознанием. Но когда демократия отрывается от Бога, тогда наступает новый период антихриста. Когда самодержавие отрывается от Бога — то же самое. Самодержцем был и Тамерлан, самодержцем был Нерон, самодержцем был и Наполеон. Но если самодержец не в Боге, то это антихристов самодержец. Так и любой строй, любая форма власти, когда она отрывается от Бога. А вот когда она в Боге, тогда, собственно говоря, не суть важна ее форма. Форма, действительно, диктуется временем, историческим развитием.

Я не ругаюсь в адрес тех или иных, а просто утверждаю, что любая власть, когда она гневит Бога, она не полезна для народа. И, наоборот, любая власть, если она в Боге, она полезна, независимо от ее формы, устроения.

— Если говорить о нашем правителе Михаиле Сергеевиче... Простите, я опять вас к политике склоняю, но мне интересен взгляд гражданина-христианина... Ведь он, в сущности, не проповедует насилия, не желает его, избегает его. Один писатель молодой сказал недавно: "Да, народ спас Горбачева. Но, простите, не Горбачев ли развязал руки народу, рот народу, чтобы тот клич бросил, побежал и развязал уже те веревки, которыми Горбачева связали?" Ну, а сейчас о том, что именно он первым осмелился повести нас подале от рабства, мало кто помнит. Сейчас больше вспоминают о египетских горшках времен застоя. И бросают каменья в своего освободителя. Сейчас брось клич: "Распни!: — и найдется немало желающих распять его. Я не хочу сказать, что он подобен Христу, и взял на себя миссию Спасителя нашего, но тем не менее...

— Конечно, это крупная историческая личность. И давать оценку ему преждевременно, но еще не допел свою песню, тем более, Горбачев тот политик, который начинает на одной ноте, а кончает совсем на другой...

— Очень очевидно это было, когда он только что твердил о социалистическом выборе...

— С которым он приехал из Крыма...

— Ну да, а через день приостановил деятельность компартии, которая этот социализм строила, строит и собирается дальше строить. Кстати, товарищи по партии тоже не оказались внакладе и поставили вопрос об отлучении, то бишь об исключении его из рядов КПСС.

— Да, есть лица, которые в первый день своей интронизации четко говорят о своей программе, и с ней они умрут. Это — совершенно другая личность. Ему, конечно, история даст оценку и Бог. Это уникальная, конечно, личность, что-то необычное для нашей страны. Я вспоминаю, в студенчестве еще читал Амальрика: просуществует ли Советский Союз до 1984 года? Тогда, конечно, вопрос казался таким странным. Союз казался незыблемым, вечным. А теперь оказалось, что это пророчество: Союз просуществовал именно до 1984 года, а с 1985 года началось уже нечто новое, сначала робко, непонятно, никто еще не думал, что что-то меняется. Все думали, что сменился только генеральный секретарь, а фактически уже пошло совсем другое. Он повернул Россию совсем в другом направлении. В этом плане, может быть, масштаб его... я уж не хочу говорить, приравнивать, но тем не менее, как Петр I, как тот же Ленин, то есть это та личность, которая развернула страну в другом направлении. И к чему направление это приведет, об этом говорить пока преждевременно. Если приведет оно только лишь к рынку, к Западу, только к материальному благосостоянию, плюрализму и демократическим свободам, то, увы, дорога наша обрывается. Но если все-таки поворот этот в конечном счете приведет нас к храму, к признанию власти Божьей, то это получается... чуть ли не мессия. И пока непонятно. Непонятно даже, лично к чему он сам придет. Ведь один еще вариант. Сейчас вдет крах нашего государства, оно рассыпается вдребезги на десятки государств...

— Каюсь. Но я сейчас тоже испытываю нечто вроде тоски по египетским горшкам — тоски по цельной, неделимой России. Хотя умом понимаю: межи большевистские несправедливые, насильно проведены, и распад этот неизбежен. Но как смириться? Как смириться с тем, что Елабуга — старинный русский город, где завершились дни Марины Ивановны Цветаевой, где столько еще дорогих сердцу русских могил — не Россия? Сердце мое не желает смиряться, сердце мое плачет, И я думаю: уничтожили в Америке беспощадно аборигенов, и некому требовать, некому заявлять о своих правах. Пожалела добрая Россия всяк народ вокруг живущий, создав до революции не тюрьму народов, как злорадно доказывают некоторые, а уникальное национальное сообщество и расплачивается теперь за свою же доброту.

Ведь мы исторически складывались совсем не так, как Англия со своими колониями, как нас сейчас хотят представить. Финляндия и по сей день благодарно поклоняется памятнику русскому царю Александру Второму, и улицы там названы его именем. Да простят меня за шовинизм, потому что эти чувства некоторые демократы иначе и не называют. У них уже и Собчак — мэр Санкт-Петербурга — в шовинисты попал, но впору воскликнуть: "Русская земля, где же ты?" Всякая есть, только нет ее святой, русской... Простите за столь длинное отступление, за Россию обидно.

Ход истории объективен. Во все времена империи складывались и распадались, собирались и рассыпались. И надежда на то, что какая-то империя не рассыпется — это утопия.

— А почему утопия, отец Геннадий?!

— За всю историю не было еще ни единого случая вечности. Потому что в этом мире все проходит, приходит и уходит. Вечно лишь Царствие Божие. Вы возьмите Византийскую империю, она ведь тоже рухнула, пала, потому что она изнутри тоже пала в своей вере, в благочестии, хотя внешне его сохраняла. Так и святая Русь, внешне оставаясь православной, она изнутри утратила веру и благочестие. И в результате произошли все катастрофы нашего века. Для того, чтобы что-то действительно вечным было, оно должно иметь вечную основу, а такой основой является только Бог. И вот такую вечность как раз имеет себе Церковь. Это уже исторически доказано. Это факт.

Она тысячелетиями существует, не меняется, проходит через все строи, общественные системы, государства и нации, т.е. она одна имеет вечную основу. Христос дал обетование: "Я создам Церковь, и врата ада не одолеют ее". Земному государству ни одному Христос такого обетования не дал, даже богоизбранному народу Израиля. Пока народ с Богом — он существует. Когда он теряет Бога, он теряет в себе эту основу — стержень, страна рассыпается.

— Как и личность без Бога рассыпается...

— И поэтому распад нашего государства в этом плане объективно закономерен. Но сердце любого русского человека, любого — человека, любящего свое Отечество, оно, конечно, кровью при этом обливается. Естественно, этот распад не может приниматься с радостью. Только человек, которому совершенно чужда эта; страна, этот народ, может ликовать при этом, злорадствовать и говорить: "Ай как хорошо!" И кто бы и чему сейчас в этом многоголосии не призывал, только возврат России к ее духовным основам — к православию — может спасти Россию.

Вот в человеке есть скелет, есть кровеносная система, которые делают организм единым целым: и мизинец, и руку, и ухо. Это все-таки одно целое. А сейчас у нашего Союза нет того, что могло бы его сделать и сохранить единым, целым, нет вот этой кровеносной системы, нет этого скелета, поэтому он закономерно рассыпается. И теперь конституционными и военными, и еще какими-то способами не удержать этот распад, невозможно. А вот если бы была вот эта скрепляющая, всеобъединяющая вера, она бы сохранила и скрепила, и держала бы. Таким связующим звеном могла бы быть Церковь. Некоторое время этим связующим звеном была КПСС.

— Почему были и есть сторонники ее среди людей, любящих, по-своему Отечество, т.к. понимали: рухнет КПСС — рухнет и держава. КПСС, худо ли бедно ли, но держала державу...

— Да. Ведь и в Грузии, и в Якутии, и в Москве, и во Владивостоке были одни лозунги, программы.

— Выдвигались одного типа руководители, которые понимали друг друга с полуслова, будь то эстонец или таджик...

— И было нечто связующее. Теперь это связующее рухнуло, потому что само оказалось гнилым. И теперь распадается весь организм. Единственная возможность сохранить государство — это вернуться к вере отцов, к той вере, которая нетленна. А та, которой 70 лет жили, оказалась тленная вера, некоторое время она держала, была скрепой этого государства. Но сгнила она изнутри, и государство рассыпается...

— Значит, нам остается только скорбеть.

— Как скорбели когда-то иудеи, сосланные в вавилонский плен. Господь ведь вернул им тогда Отечество.

Весь большевистский период верующими в основном воспринимается как семидесятилетие вавилонского плена. Вот если на реках вавилонских мы будем сидеть и плакать, но не просто плакать о безвозвратно ушедшем прошлом, а плакать о своих грехах, тогда Господь вернет нам и Отечество, и Русь, и жизнь. Через национальное покаяние и обновление и должна появится вот эта скрепа...

***

В конце августа в Енисейске прошел митинг, на котором были составлены особые прошения по поводу августовских событий. При воинах местной части, при енисейских казаках отец Геннадий отслужил молебен по случаю возвращения святыни — дореволюционного исторического флага России. Благословил. И взметнулось благословенное священником знамя над зданием горисполкома. Единственное освященное на весь край.

Все были на том митинге: власти предержащие, духовенство, казаки, солдаты, только не было народа...

...Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать его смерти. И связавши Его, отвели и предали его Понтию Пилату, правителю. И спросил Его правитель: "Ты царь Иудейский?" "Иисус сказал ему: ты говоришь. И когда обвиняли Его первосвященники и старейшины, Он ничего не отвечал. Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько свидетельствуют против Тебя? И не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился. На праздник же Пасхи правитель имел обычай отпускать народу одного узника, которого хотели. Был тогда у них известный узник, называемый Варавва. Итак, когда собрались они, сказал им Пилат: кого хотите, чтоб я отпустил вам — Варавву или Иисуса, называемого Христом? Ибо знал, что предали его из зависти... Но первосвященники и старейшины возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить... Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтоб я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят! Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят! Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом и сказал: не виновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И отвечая, весь народ, сказал: кровь Его на нас и на детях наших. Тогда отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие..."

Евангелие от Матфея (глава 27)

Народ... Уж сколько о нем сказано, точнее, именем его столько сказано, что он устал от слов. Вот и в Енисейске даже на освящение российского флага народ не спешил. Даже в просветленные послепутчевские дни. Провинция... Может быть. "А, может, нечто другое?" — спрашиваю я протоиерея Геннадия Фаста. И он, соглашается.

***

— Путчи, обратные перевороты, съезды — это одно, но есть еще что-то другое, глубинное, в недрах народа. И оно идет. И Господь ведет. И многие даже не очень-то интересуются политикой. Можно относиться к этому как угодно, но это факт, что смотрят, люди на политические страсти, как на какое-то... внешне и порой не отражающее того, что происходят в самом народе...

— Мне кажется, что часть его в некоторой растерянности. Нет истинного облегчения. Ну вот мы освободились, а что дальше?

— Вопрос вопросов — что дальше? Ведь рабу, который освободился от своего рабовладельца, дарована свобода. Свобода делать добро, свобода грешить. Свобода! Но сама по себе свобода — это еще не есть ценность. Я уже говорил, что христианство проповедует как раз не безотносительную свободу, а свободу от греха.

— Ну а у нас — то сейчас безотносительная свобода...

— В том-то и искушение. Раба отпустили, ему сказали: всякое мнение хорошо. Ну раз хорошо, значит, хорошо. И пошел он грешить. И вот в этом смысле опасно, если нам демократия откроет широкие двери грешить, заблуждаться и гордо называть это своим мнением и своим представлением о нравственности: У тебя своя мораль, у меня — своя. Так мне однажды сказали...

— Мне, например, это говорили не раз и разводили при этом руками, мол, что поделаешь, все в этом мире относительно.

— Не все. Когда безнравственность будет называться своей нравственностью, когда ложь будет называться моим мнением — от этого мало хорошего. Ну, скажете, батюшка ругается...

— И без меня скажут: ретроград такой, реакционером стал, а был передовым...

— Ну да, был передовым, стал реакционером... (вздыхает)

— О демократии с восторгом не высказывается, в плюрализме, ищет какие-то изъяны, сейчас же, не дай Бог, поругать. Тут недавно новоявленный демократ решил отлучить одного деятеля от работы, так он публично заявил: "С ним решено раз и навсегда". Знаком что-то уж очень такой язык, чтобы им говорить, никакой победы демократии не нужно было.

Так что пусть нас простят, но меня, например, иногда прямо знобит от знакомого уже беспощадного и безбожного духа большевизма, который одолел некоторых демократов.

— Это еще одно подтверждение тому, что так и не смог народ принять большевизм, как свое родное, кровное.

— Но он старался...

— Старался. Теперь он старается вот демократию воспринять.

— Новое искушение?

— Масса новых искушений вместе с демократией, когда слово, "демократия" значит только "хорошо". А это уже автоматически подразумевается.

— Как раньше утверждали однозначно: Советская власть — это хорошо.

— А все антисоветское значит — плохо. Было. Но что такое демократия? Это правление народа. Если грубо — закон толпы.

— То есть охлократия и демократия могут оказаться...

— Где-то рядом. Ведь, повторяю, Христос демократически казнен. Сначало Его судил Иудейский синедреон. Они Его приговорили к смерти. Это был религиозный, можно сказать, церковный суд. Но они не имели права казнить. Это должна была сделать светская власть. Дальше суд переходит к Понтию Пилату — это суд правителя, суд кесаря. Понтий сомневался, колебался. И ведь так и не вынес окончательного решения. Последнее слово было предложено сказать народу. И народ, науськанный первосвященниками, кричал: "Распни!" Теперь все — все были чисты, и священники и пилаты: Ну как, это же народ требовал! Это была воля народа. Народ сделал выбор. Народ сказал: "Распни!" То есть Христос казнен демократически, по велению толпы, поэтому мнение, что правление народа — это обязательно хорошо... Извините, докажите, что это так.

— Вам скажут: посмотрите, как процветает демократический Запад.

— Это материальное внешнее процветание. Увы, от теократии демократия очень далека. Демократические формы, они, конечно, могут быть. Ведь Россия стояла на столпах: православие, самодержавие, народность...

— Вот пора нам о них и поговорить. Кстати, что до победы демократии, что после этот лозунг многим деятелям активно не нравится. Считают его даже опасным. Тем более, что часть правых сил, прикрываясь им, активно способствовала удержанию у власти большевизма и тоталитаризма. Это отвращало людей. А вот глубокого исторического толкования этих понятий так никто из нынешних политиков толком и не дал. О народе опять говорят, о народности помалкивают или ругают ее.

— Так вот, народность — это как раз нечто из демократии. Но все-таки народность и демократия не то же самое. Это немножко разные вещи.

— В чем же их отличие?

— Народность — это все-таки ближе к семье, это не только политика народная — обычаи, обряд, традиция, образ жизни и мысли народа. А демократия — это все-таки политика. Это съезды, голосования, депутаты, делегаты, политические страсти...

— Зачастую и разрушительные. А народность — это прежде всего созидательная сила. Я верно поняла?

— Да. И в России ее озаряло своим светом Православие. И надо сказать, некоторые формы демократичности никогда не исключались христианством. Вспомните Новгород с его вече, с некоторыми его демократическими формами, там избирался князь и даже избирался архиерей. И это не отвергается в христианстве. Просто я хочу предостеречь от такого слепого увлечения демократией, как когда-то увлеклись коммунизмом, что раз демократия, значит, непременно и только хорошо.

Демократия приносит свои соблазны. Как несло свои соблазны самодержавие. Несло свои соблазны, и жуткие соблазны, коммунистическое общество — большевизм.

— Который, придя к власти, кстати, так и заявил устами вождей: будем строить на обломках старого мира новую демократическую республику.

— Но у них демократия была ширмой. Теперь хотят вроде бы действительную демократию. Но и она несет свои соблазны, нельзя это сбрасывать со счетов. Какие соблазны? Во-первых, самоуправление — автократию, когда получается, что народ правит народом. Отсутствует правитель, отсутствует богоправление, а всякая власть, которая не является Божьей властью, она в конечном счете не принесет блага. Здесь надо подумать, как соединить народное избранничество с боговенчанностью власти. Мне мыслится, что это соединимо. И еще один соблазн — соблазн плюрализма.

— Боже, и это соблазн? Но ведь мы столько к нему шли, через какие жертвы от тоталитаризма, от насильного одномыслия, от того самого рабства, именно к свободе — к разномыслию, к тому, чтобы не было в конце концов насилия над мыслью.

— С одной стороны, да. Мы больше не хотим быть рабами. Мы больше не хотим, чтобы нам диктовали, как думать и так далее. Вот — медаль свободы. И у этой медали, как и у всякой, есть обратная сторона. А обратная сторона незавидная — это вседозволенность, стирание грани между истиной и ложью. Отсутствие таких понятий, как истина и ложь. Кстати, в западных странах, как говорил у нас в академии профессор Осипов, это понятие давно отсутствует, т.е. там есть различные мнения. А понятие истины и лжи — это уже дурной тон, это невоспитанный человек, как, мол, он может утверждать, что правда, что неправда?! Надо говорить: мое мнение и твое мнение — и оба мнения имеют право на существование. Значит, Церковь, пожалуйста, она имеет право существовать, монастырь имеет право существовать с проповедью целомудрия. Порнографические издания — тоже имеют право существовать! Нельзя же дать свободу одним и не дать другим.

— Ну этой-то свободы даже мы успели вкусить сполна. Взгляните на прилавки: не только в специальных изданиях, но и в массовых могут поставить на первой полосе задушевную беседу с православным человеком. А рядам — смакование подробностей из жизни т.н. сексуальных меньшинств. Назавтра какой-нибудь юнец — любитель распинать — не оставляет камня на камне от Христа, как ему кажется. И стоит эта статья на том же месте, где еще позавчера звучала христианская идея. А как же плюрализм! И, думаю, не я одна, многие смотрят с недоумением на это, совесть (голос Божий, звучащий внутри) протестует, но тут же и за себя неловко: все ликуют, что у нас плюрализм, а ты, отсталый, этого торжества никак не можешь разделить.

— Вот он страшный соблазн плюрализма такого — стирание граней между добром и злом, когда добро и зло получают одинаковое право на существование, уравниваются права.

— Опять большевистский лозунг равенства, но уже в другой сфере.

— Это великий соблазн, тот же религиозный плюрализм...

— Но тут вроде все благостно.

— Очень благостно. Но в Священном писании есть понятие истины и понятие ереси. Ох как несовременны эти слова. Не только в светском языке, но даже и среди верующих. Вселенские соборы, святые отцы — чем же они занимались? Они утверждали истину и отсекали ересь. Сейчас мы бы сказали, что они не демократичны, что они некультурны и невежливы.

— Но тогда нечто вроде насилия получается. Большевики ведь тоже говорили: у нас истина. Они насаждали большевизм, а священника к стенке ставили, ибо само существование его было, с точки зрения большевика, ересью, вопиющей ложью.

— Так вот, какой тут есть момент. Если человек не живет духовной жизнью — тогда ему всякие религиозные конфессиональные различия кажутся нелепыми и дикими: что это такое — не могут помириться!? Вон коммунист Горбачев с капиталистом Рейганом договорился, а православные с лютеранами никак договориться не могут?! Что это такое?! Не надо думать, что мы, как нашалившие ребятишки, поссорились и теперь помириться не можем. Вовсе не в этом дело. Внешне распрей действительно нет, кроме отдельных моментов, которые можно назвать все-таки эпизодом (на той же Украине). А в целом люди разных исповеданий и даже o религий живут мирно.

Но в чем же все-таки противостояние? Если человек живет духовной жизнью, тогда ему не все равно. Так верить или не так. Если не живет духовной жизнью, тогда, конечно, ему до этого дела нет. Тогда он готов к плюрализму, все смешать вместе и т.д. Это как человек, ничего не понимающий в химии. Он придет в лабораторию и воскликнет: о, какие красивые красные, синие, прозрачные жидкости в пробирочках! Ну как я солью их всех в одну колбу. Ему все это ничего не стоит. Но если рядом будет стоять химик, да у него инфаркт случится: это ведь ужас, взрыв произойдет или еще что-то. То есть этому химику не все равно, он знает: это должно стоять здесь, это — там. Сливать можно в таких-то пропорциях, но никак не в других, и надо сначала эту жидкость налить, потом ту, но никак не наоборот. А иначе ничего не получится.

Так и в духовной сфере: человек, который в этом ничего не понимает, ему все равно. Он скажет: что это за привередливый тип, что он прицепился, какая разница, так налить или не так? Вот вам аналогия. Для человека, который живет духовной жизнью, для него есть разница. Это не личная неприязнь или ссора. Этого как раз и нет. А это законы духовного мира. Как есть законы химии, также есть законы духовного мира.

Есть отклонения от этих законов — ересь. И ей надо противостоять. Единственное, что нельзя, это физические меры применять, преследования, гонения. Это неприемлемо. Но ересь от истины надо отсекать. А демократия как раз несет вот эту вседозволенность. И в этом смысле она приготовляет путь антихристу. И эта вседозволенность — великий соблазн, который нам надо преодолеть.

— Ну хорошо, а какой выход был бы наиболее безболезненным? Если этот плюрализм существует в религиозной жизни, просто в жизни, если в том же христианстве каждый по степени своего познания и возможности познать учение Христа выбирает то или иное вероисповедание?

— Никакого искусственного выхода, как его ищут депутаты на съездах, нет. В таком плане это невозможно. Церковь Православная, т.е. право славящая Бога, может свидетельствовать миру о Боге и о правильном его прославлении. Она может звать людей, может просить людей прийти к Богу и открыть тайны Божества, тайны истинной веры. Вот и все. И никаких других выходов. А дальше сам Господь все устроит. Если в промысле Божьем есть такое и наш народ сумеет воспринять истину Божью, то, возмож-но, вновь будет святая Русь. Если народ не откроет сердца свои истине, тогда она не будет возможна. Это как раз и есть тот внутренний процесс, который идет в народе. И тут искусственно каким-нибудь постановлением никак ничего не придумаешь и не подскажешь.

— Сейчас все — таки дана свобода всем, — Православной Церкви, значит, миссия у вас особая перед народом?

— А миссия та же самая, что была и десять лет, и пятнадцать, и сто, и тысячу лет назад. У нас ничего не меняется. У нас ни переворотов, ни революций, ни эволюции. То, что нам Господь открыл, то, что нам ведомо о Боге и о жизни в Боге, — вот это мы и несем миру. Это мы несли рабовладельцам, это мы несли и коммунистам, демократам и кому угодно — русским, немцам, евреям... У нас миссия одна и та же. А народ, он меняется. Он то принимает веру, то целые государства становятся христианскими, то вдруг обозляется, ополчается, начинает гонения на христианство. Это все меняется.

Если Церковь не имеет свободную возможность свою миссию осуществлять, то она уходит в катакомбы, не имея почти никакой возможности. И тогда она только хранит. Были времена распространения христианства; были времена хранения христианства. Были времена торжества православия, были времена выживания. Но суть внутренняя Церкви при этом не меняется. И в этом плане Церковь ни в какой перестройке не нуждается, потому что она хранит вечные истины, которые не могут быть перестроены и не нуждаются в этом. У нее все есть — полнота божества, полнота видения. А уж как люди к этому относятся — вот это их дело. Кто прославляет, кто распинает...

— Распинают и сейчас... Хотя вроде очевидная вещь, что православие должно стать господствующей религией в России, ее скрепой, как вы говорите.

— Господствующей... Это слово наводит сейчас ужас: всеми силами уходили от господствующей идеологии, тем более надо уходить от господствующей религии. Но что такое господствующая? При этом слове у нас всплывают перед глазами пушки и танки, дубинки резиновые... Нет, конечно, господствующее — в Духе, — то есть когда оно будет господствовать над сердцами и умами людей. Не пушками.

Ведь Русь святая — это была действительно православная страна, это был действительно православный народ. И никто не гнал дубинками, ни пушками людей в церковь. Это было им свойственно. И вот этот православный народ, он органически, как пирамида, приводил к православному самодержцу, который венчал эту пирамиду. Православие должно господствовать сердцами людей. Если установить господствующую веру просто указом, законом, силой то первой, кто от этого пострадает, будет эта вот господствующая вера, этим она себя и похоронит. Нельзя веру насаждать внешним насилием.

— В истории это уже было.

— Тут еще важна психология. Многие говорят: вот князь Владимир крестил Русь: был приказ князя, кто не крестится, тот мне недруг, а враг, шло насильное насаждение христианства. Ничего подобного! Сама психология и восприятие древнего русского чеовека было совсем иное, чем сейчас, тогда еще не было демократии. Князь, действительно, был батюшкой, отцом народа. И коль сам князь крестился, значит, вера хороша, говорили киевляне, это детское доверие. Как вот мы иногда, не спрашивая детей, как они думают, что они хотят, говорим им, что надо делать. Мы их воспитываем. И детьми это не воспринимается как насилие, это нормально. Так вот, отношение правителя и народа в те времена напоминало именно семью. И народ вот это государственное насаждение веры не воспринимал как насилие. Это было естественно. Как ребенку естественно слушаться отца и мать. Сейчас на сегодняшний день не вижу такой возможности. Хотя кто его знает... Если говорить опять о самодержавии, как о составной формулы: православие, самодержавие, народность-то очевидно одно — это должно из недр вырасти, как народ израильский просил Самуила "Дать нам царя". Это должно из недр нашего общества вырасти и не каким-то очередным путчем, переворотом, взяли проснулись, а у нас уже обращение к народу монарха всероссийского. Это должно органически вытекать из строя нашей жизни, нашего верования, нашего духа. Некоторые старцы пророчествовали, что русская монархия возродится.

— Мне кажется, если говорить о глубинных переменах в недрах народа, он по этому тоскует...

— А то, что тоскует... многие по этому тоскуют. То, что это свойственно русским, — это факт. Но просто так, указом какого-нибудь Верховного Совета монархия установиться не может. Монархия должна явиться изнутри.

Когда говорят о царе, обычно думают о наследственном преемстве. Наследственное преемство — это форма, кстати, не обязательна. Если он — старший сын царя, он — не царь, он только лишь наследник. А царем он становится в силу особого священнодействия — венчания на царство — помазания на царство. Так было в Ветхом завете, и так со времен Константина Великого установилось и в христианских государствах. Венчание, миропомазание делает этого человека помазанником Божьим, и он осуществляет на земле власть Божью. Перед венчанием на царство он присягает не на Конституции, а он читает Символ веры, то есть царь мыслится как хранитель христианской веры. Это пастырь своего народа, основная задача которого уговорить свой народ к вечному спасению. Непосредственное его дело это, конечно, земное устроение, т.е. экономическое, материальное существование страны, военное, охрана от иноплеменников, но при всем том он воспринимается именно как помазанник Божий. В этом принципиальная разница между царем и президентом, премьер-министром, генеральным секретарем и кем бы то ни было. Это просто выборные или назначенные личности, которые управляют, но это не власть Бога на земле. Власть Бот — через помазанника Божия.

— Говорят: всякая власть от Бога...

— Да, но есть власть, Богом поставленная, и есть власть. Богом допущенная. Так вот, все остальные виды власти только Богом попущенные. А Богом поставленная — это, если через помазание. Сейчас мы строим правовое государство. Правовое — это примат закона, примат системы, схемы. А самодержавие — это примат личности. Вот, например, человека приговорили, и по закону он подлежит смертной казни. В нашем нынешнем государстве есть еще возможность такому человеку избежать смертной казни именно в силу того, что мы еще не правовое государство. Но в правовом государстве, скажите, такому человеку может быть спасение от смертной казни? Кто его может освободить? Никто. Примат закона. Раз закон повелевает, то никакой президент не вправе поступить ему вопреки, то есть здесь диктат безжизненной схемы — кодекса законов. При самодержавии самодержец — вне закона, закон распространяется на всех, кроме него. Все подчиняются ему — Закону. Сам самодержец — выше. К нему можно апеллировать, его можно просить о милости. Он может нарушить закон. Если как личность находит это необходимым. Но это не волюнтаризм, потому что он присягал Богу, он читал Символ веры при священной коронации. Кто может самодержца осудить? Никто. Потому что он выше закона, но как христианин, как член Церкви и как обязавшийся блюсти Символ веры, он подлежит церковному суду, если его деяния будут вопреки заповеди Евангелия, тогда Церковь может его осудить. Она не может снять его с царства, но она может предать его церковному суду. А царь — помазанник Божий, который находился, скажем, под анафемой, ну, это уже все... Естественно, тогда он не сможет стать царем. Здесь интересная взаимосвязь двух вещей, т.е. царь повинуется Богу и Заповедям Божьим, и на земле его судит только церковный суд. Не то что — куда хочу — туда и ворочу. Интересно, что царь имел право и обращался ко всем на ты: к министру, к фрейлине, к кому угодно.

— Неслучайно, значит, наши местные царьки, особенно в партийном царстве, привержены были такой форме. Все — его подчиненные.

— А здесь — все его чада. И это — примат личности. Это — не примат сухого закона. Сейчас мы как — то само собой решили, что правовое государство — это хорошо. Мы очередного идола ставим — теперь уже правовое государство, примат закона. А что такое закон? Его люди принимают. Законы часто несовершенны, они часто неспособны вместить в себя всю гамму жизни, все ее многообразие. Это может личность...

— Тоска по личности... Мне кажется, я понимаю, наконец, что сейчас происходит с нашим народом. От политики он неумолимо уходит к вере. От жажды распятия к милосердию. От идеи голой демократии к идее монархии. От безбожия — к Богу. Россия входит в свое прежнее проложенное тысячелетней историей русло.

— Да, тягу нашего народа к вере отрицать невозможно. Она есть. Как с горы, сколько ручейков, рек, как извилисто по-разному они текут. Но в конечном счете все в одно море. Их тянет к морю. Так вот и все эти людские потоки тянет, влечет в этот океан Божественной Благодати. Потому что человек осознанно или неосознанно, он все равно имеет память о своей Отчизне и о своем Отце. Наша Отчизна, наш Отец — это даже не Россия. Это не тот или иной строй или партия. Это то глубинное, что в нас сокрыто. Это и есть религия, на эти вопросы она отвечает. И люди, многие неосознанно, тянутся и стремятся к нему — океану Божественной Благодати.

***

Огромный Енисей нес свои воды к Северному Ледовитому океану. С неба лил холодный сентябрьский дождь. Сильный ветер с востока бросал его пригоршнями в лица людей, промокших уже насквозь. Но (о чудо!) они никуда не спешили. Наконец они двинулись, пошли все дальше и дальше от берега в освященные воды Енисея...

Дождь лил, ветер хлестал в лицо. Настоятель Успенской церкви протоиерей Геннадий Фаст, воздев руки к Небесам, просил принять под покровительство новокрещенных.

На пороге второго тысячелетия Русь крестится заново. В России — воскресение.

5 сентября 1991 г. День отдания праздника Успения Пресвятой Богородицы.

"Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие, ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны. Непримирительны, клеветники, не воздержанны, жестоки, не любящие добра. Предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели благолюбивы...

Итак, заклинаю тебя перед Богом и Господом (нашим) Иисусом Христом... проповедуй слово, настой во время и не во время. обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием. Ибо будет время, когда и здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням. Но ты будь бдителен во всем, переноси скорби, совершай дело благовестника, исполняй служение твое".

Из 2-го послания святого апостола Павла к Тимофею, гл.3,4

И вот мы снова вместе с настоятелем Успенской церкви, благочинным и духовником Енисейского округа, протоиереем Геннадием Фастом. В этом изломанном, ожесточившемся, изуверившемся мире хочется тихого спокойствия. И оно исходит от этого человека. Хотя каждый день его полон, как и у нас, всяческих лишений, и нет в нем ни минуты покоя. К тем лекциям и урокам, что читает отец Геннадий в Енисейске и Лесосибирске, добавились занятия его во взрослой православной школе с выездами в Красноярск.

Теперь же я пытаюсь подытожить в нравственном преломлении первый этап правления демократов, но ничего, кроме хаоса, в душе не испытываю. Развал Союза, о котором мы только могли предположить летом, свершился, провозглашение независимости пока никому не принесло счастья. А самое страшное — льется кровь. Пока — на окраинах. Но идет, идет гражданская война. Восьмой десяток лет, как пел Игорь Тальков. И его уже нет в живых: в упор расстрелян. Расстрелян человек, который писал: "Россия — боль моей души. Бой за добро — суть моей жизни. Победа над злом — цель моей жизни. Если я кому служу, то только. Господу Богу"... И, кажется, нет нам избавления от зла...

***

— Что ж получается, отец Геннадий, правы те, кто утверждает:зло торжествует в этом мире? Я не хочу, не желаю соглашаться с этим, но доказательств у них всегда больше, чем у меня.

— Сейчас, действительно, время брани между добром и злом. Оно началось еще на небе, когда сатана и его ангелы восстали против Бога и архангел Михаил со, святыми ангелами низверг его с небес, и по сей день эта брань продолжается. Как Федор Михайлович Достоевский в "Братьях Карамазовых" пишет: "Дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей". И как на всякой войне, то побеждает одна сторона, то другая. Но внутренне всегда побеждает добро.

Конечно, внешне зло имеет времена своего триумфа. Ну вот, скажем, Голгофа. Казалось бы, полное торжество зла, даже солнце скрыло свои лучи, тьма окутала землю. Иисус распят, осмеян, оплеван, ученики... кто разбежался, кто отрекся, а кто и предал его. Толпа улюлюкает, распявшие довольны. Скажете, зло победило добро? Нет, на Голгофе был триумф добра — побеждала любовь Христова.

Или времена, когда мучили первохристиан. Арена, несколько дней некормленные львы направляются к кучке христиан. И под торжествующие возгласы: "Христус регнат!", то есть "Христос царствует!", львы съедают этих несчастных. Да, внешне это — торжество зла. Но на самом деле царствовал Христос! Трещали кости, текла кровь, львы наслаждались плотью мучеников, но торжествовала любовь, торжествовала истина и правда.

Кстати, в русском языке слово "мученик" от слова "мучения", а в греческом "мартирос" — это в переводе "свидетель", греки отмечают не то, что пучили человека, а то, что мучения эти — свидетельство. Так оно и есть. Мученичество первохристиан и было свидетельством торжества любви Христовой, свидетельством тому, что есть нечто более высокое, чем наша земная бренная жизнь, есть жизнь вечная.

Не потому ль иногда палачи во время истязаний бросали орудие пыток и говорили, глядя на истязуемых: "Я тоже христианин". И тут же погибали вместе с жертвой своей и причислялись к лику святых. Внешне тоже торжествовало зло, но внутренне побеждало добро. И чем больше триумф зла, тем ближе его конец. Когда зло достигает своего апогея, оно разрушается.

— Последнее время нас всех пугают концом света. И люди воспринимают все эти запугивания всерьез, потому что очевидно, что мир уходит от добра. Не удивительно, что слово "апокалипсис" стало сейчас очень модным и "Откровение" Иоанна Богослова цитируют все, кому не лень. Не столь давно раздается звонок в дверь, открываем — женщина с ребенком. Пришла предупредить, что вот-вот грядет он — конец света...

— Как сказано в "Апокалипсисе" о последнем времени: и будет открыта кладезь бездны, из нее выйдет дым, а из дыма выйдет саранча. Как толкуют отцы церкви, дым — это лжеучение. Здесь можно сказать однозначно об учении атеистическом, материалистическом, которое по-крупному началось во Франции. И вот 200 лет этот дым разъедал глаза людей, а теперь из этого дыма полезла саранча — все эти кашпировские, чумаки, вся эта лжемистика, весь этот открытый культ сатаны: всякие люцефериане, сатанисты, то есть прямая черная сила. И сказано в Писании: еще на краткое время дьявол будет отпущен и три с половиной года будет фактически полное его торжество. Вот это торжество и будет его концом, концом антихриста.

— Где же силы брать, чтобы достойно переносить страдания, которые отпущены нам и ожидают наших детей?

— Только со Христом и только во Христе, другого никакого пути нет. Он поможет все это вынести, особенно тому поколению, которому суждено войти в прямое правление антихриста. А никто не сказал, что этим поколением не окажемся мы сами. Это вполне возможно. Мы не имеем гфава этого утверждать, как та женщина, что к вам приходила, но мы и не имеем оснований этого отрицать. И только те, кто всем сердцем будут преданы Христу, только те смогут устоять. А те, у кого другие установки: установка на науку, установка на собственную добропорядочность, установка на силу материальных благ или же на нездоровую мистику, которая буквально захлестнула нас — они устоять не смогут против антихриста: вольно или невольно они окажутся в его сетях. Есть у апостола Павла слова: "Непрестанно молитесь". В немецком переводе, если совсем буквально переводить, эти слова звучат так: "Держитесь за молитву", т.е. как утопающий, который схватился за бревно и знает, что только в этом его спасение. Так и нам только со Христом можно будет выстоять это время — время почти безраздельного властвования черной силы.

Но истинно верующий человек не падает духом, когда видит внешнее торжество зла, он знает, что победа за Христом: "И будет Бог все во всем". А что касается этого противостояния Бога и дьявола, добра и зла, то можно начертить даже такой график за последние 2000 лет. Известно, что когда Христа распинали на Голгофе, сатана был связан, и до последнего времени, что бы ни происходило в мире, царствует Христос, его благодать, т.е. линия этого графика идет в положительной области — в области божественной. И вот начинается эпоха атеизма, которая не верит ни в Бога, ни в черта, то есть Отрицает все. Это переход из положительного поля в отрицательное. А дальше — открытое служение сатане. Это уже не атеисты. Они приемлют и признают иной мир, контактируют с этим невидимым миром, служат этому иному миру, черному миру зла.

— Что же получается? Наше общество уже перешло эту грань?

— Да, черные силы легализованы.

— И пришли они под флагом плюрализма, борьбы за разномыслие, свободу слова и так далее?

— Да. Силе этой дана возможность действовать открыто, чего невозможно было даже помыслить в другую эпоху.

— Вы имеете в виду всевозможную литературу, телесеансы на многомиллионную телеаудиторию?

— И это. Ведь они санкционированы официально. И по ТВ, радио, со стороны газет звучит: создаются курсы... Давайте их назовем не заумно, а по-русски: курсы ведьм. На кого ты учишься? На ведьму... И, заметьте, этому открыто учат. Это же абсолютно было немыслимо во времена христианского сознания!

— Как немыслимо было представить, что русскую православную святыню — Кремль — отдадут под празднование иудейского праздника хануки. Ничего не имею против праздников и традиций древнего народа, но иудаизм не приемлет Христа. Уже это одно должно было заставить власти искать другие варианты, чтобы не допустить этого святотатства. Сколько спорткомплексов в Москве, других зрелищных мест... Я к тому, каков уровень у нас христианства. Горько все это видеть в былой великой державе с ее тысячелетием торжества православия. С потерявшим веру народом проще обращаться, легче убивать в нем остатки духовности, легче играть на грубых материальных инстинктах и на суеверии, легче заставить служить дьяволу — князю тьмы и зла. Он и в конец света псрвей других поверит и испугается. А толкований сейчас на этот счет великое множество. Так что же такое конец света в христианском понимании?

— Это вовсе не то, о чем сейчас говорят, что это — экологическая катастрофа, космическая катастрофа, когда Земля сойдет со своей орбиты, столкнется с кометой и так далее. В Священном писании речь идет о конце света не только планеты Земля, но и космоса, всей Вселенной, то есть о конце этого периода бытия тварного, т.е. сотворенного Богом мира. Потом будет новое небо и новая земля. О них говорится 1 двух последних главах "Апокалипсиса".

Ну а что касается мрачных прогнозов, повторяю, они мрачны только для тех, кто не имеет Христа своим упованием. На каждом богослужении священник произносит: "Слава Тебе, Христе Боже, упование наше, слава Тебе". И если для человека упование — Христос, то конец света со всеми апокалиптическими, мрачными явлениями и царством антихриста — это как бы предсмертные судороги, это — долина смертной тени, через которую в данном случае уже проходит все человечество. Проходит для того, чтобы выйти из этого мрачного, темного тоннеля к вечному свету.

Мы имеем это упование, мы имеем надежду, и нас конец света не пугает. Мы ежедневно произносим молитву "Отче наш", в которой есть прошение: "Да придет царствие Твое". В "Апокалипсисе", как раз в последней главе, есть одно из последних слов: "И Дух, и невеста говорят: прииди!". Невеста — это церковь Христова, она ждет пришествия своего небесного жениха, и для нее радостно и вожделенно его пришествие и встреча с ним. Для нас конец света — это радость.

Интересной была у меня беседа с Чингизом Айтматовым о его романе "Плаха". Книга завершается тоже концом света. Там все погибает, и Авдий распят. Гибнет даже волчица Акбара и, совершив убийство, Бостон претерпевает нравственный конец света. Тогда я спросил Чингиза Терекуловича: "Почему ваша книга кончается концом света? Ведь "Апокалипсис" кончается картиной нового неба, новой земли и небесного Иерусалима". И Айтматов мне откровенно тогда сказал: "У меня небесного Иерусалима нет". Потому что бог Авдия — это субъективный бог, которого сейчас не против признавать почти все люди. Но тем отвергается объективное бытие Бога. А субъективный бог, он не может спасти. Христианство же проповедует реального, истинного, живого Бога, объективно без нас и до нас существующего и нас призвавшего к бытию. Вот этот объективный Бог и ведет ко спасению.

Кстати, один из собеседников задал тогда Айтматову вопрос: а будет ли продолжение романа? На что писатель ответил — нет. У него нет продолжения, а у нас оно есть. У нас есть Христос, и конец света для нас — начало вечной жизни. Это — конец зла. А для служителей зла это действительно конец: "И будут ввергнуты в огонь вечный"...

А Айтматов потряс меня "Плахой". Он впервые после долгого, перерыва вслух сказал о Христе. Мне казалось, что он пробуждается, восходит от одного произведения к другому все выше и выше. Мне казалось, он идет ко Христу. И я надеялся, что писатель дойдет до Него. Но для этого после романа "Плаха" ему оставался один путь — идти самому на плаху и принять Христа.

— Но путь его оказался странен: теперь он посол в Тишландии, говоря языком Александра Бека.

— Мне кажется, я не ошибся: он дошел до некоей грани. Это в жизни каждого человека бывает: можно сомневаться, колебаться, отступать, но наступает такой момент, когда ты подходишь ко Христу и должен сделать свой выбор: либо ты Его принимаешь и идешь дальше, либо откатываешься назад.

— Достоевский говорил: "Если б вы знали, как тяжело, с какими сомнениями, терзаниями, отступлениями, страданиями я шел к своей "осанне" Всевышнему". Не всем по силам такой путь...

— Мне кажется, Айтматову надо было принять крещение, перейти от бога Авдия к Богу истинному, к Богу Евангелия. Это и был бы его крест, его плаха. Но он на нее не пошел. Онв "Плахе" o дает свою интерпретацию Священного писания. А никому из людей не дано этого делать. Нам дано только принять его или не принять.

— И Булгакову?

— Один священник сказал так: "Если Айтматов еретик, с православной точки зрения, то Булгаков — сатанист. В его "Мастере и Маргарите" такой шабаш. Ему надо было за это произведение принести глубокое покаяние. К Айтматову я в этом смысле отношусь снисходительнее: он вышел из коммунистического мира, из атеистического и мусульманского и шел ко Христу. А выходцу из семьи священника отступление от Христа просто непростительно. Хотя сила художественного гения, таланта прорывается на страницы книги независимо, может, даже от самого писателя, она в "Мастере и Маргарите" присутствует. Там действительно есть удивительные сцены. Книга написана, конечно, мастерски, но спасет нас не мастерство, а живой истинный Христос, такой, каким представляет его святое Евангелие.

— Россия сполна и сразу же стала платить самой страшной платой за свое отступление от Христа, сколько же длиться будет эта расплата за тяжкий грех, ведь идет уже восьмой десяток лет гражданских раздоров? И кровь невиновных и взошедших на свою плаху не спасает нас от новой крови и зла?

— Я верю в то, что Россия все-таки выйдет из этого испытания и вернется в лоно православия. Это предсказывали российские провидцы — оптинские старцы, Серафим Саровский, Федор Достоевский, Владимир Соловьев. И то, что сейчас происходит, может вылиться в духовное возрождение, но для этого необходимо покаяние, только покаянием может очиститься Россия. Оно идет, но еще не произошло в тех масштабах и с той силой очищающей, которая даст нам возможность идти дальше.

И не надо впадать в отчаяние. Этот процесс идет, и многое уже произошло: осознание греховности коммунизма, греховности революции, греховности репрессий, греховности цареубийства. Конечно, такой переворот произошел не во всех. Но даже если и возродится Россия, не все россияне возродятся. Силы зла были Всегда. И будут они и в возрожденной России. И они своего добьются, коль будет царство антихриста...

***

"Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так, чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить.

И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеяний своем, ни в воровстве своем..."

Откровеине Иоанна Богослова, глава 9